Анна Берсенева - Опыт нелюбви

А работа у нее может быть двух видов.

Первое – университет или академический институт. Чтобы ей туда попасть, потребуется огромное папино усилие, отчасти унижение перед людьми, которых он презирает, – в данном случае неважно даже, справедливо презирает или нет. Он вынужден будет сто раз напомнить этим людям, что Кира является внучкой Ангелины Константиновны Тенеты, известнейшего востоковеда, а он, Леонид Викторович Тенета, является, соответственно, сыном той самой, всеми уважаемой Ангелины Константиновны.

Нетрудно вообразить, какое удовольствие доставит папе очередное напоминание о том, что он имеет какое-то значение именно – а может, и только – как сын своей выдающейся мамы. Кира представила, как он помрачнеет, узнав, что ему предстоит куда-то ходить и кого-то просить, а потом вспылит, выкрикнет все, что он об этом думает, а потом расстроится, что обидел дочь, и, может быть, снова начнет пить, а если на этот раз не начнет, то помрачнеет еще больше, и мама станет метаться, не зная, как вывести его из депрессии, и примется звонить каким-то непонятным психоаналитикам и уговаривать папу к ним обратиться… И все это ради того, чтобы Кира получила бессмысленную должность с мизерной зарплатой, а потом вынуждена была бы еще бороться за право читать лекции, которые ей совсем не хочется читать, потому что она вовсе не уверена, что кто-то хочет ее слушать… Бр-р, даже подумать тошно! Нет уж, спасибо за такое счастье – обойдемся.

Второй вариант трудоустройства – глянец. Ради него Кире уже самой придется бомбардировать все существующие редакции, рассылая свое резюме и образцы статей, которые она успела написать, пока существовал журнал «Struktur» – непонятное издание об всем на свете, то есть о том, как все устроено, то есть по сути ни о чем. В сопроводительных письмах ей придется уверять, что она может написать множество других статей на любые темы, только закажите, а потом читать в ответ, что журнал в ее статьях не нуждается, потому что своих девать некуда, и вообще, она, может, не заметила, но в стране дефолт, рекламодатели растворились в волнах гиперинфляции, поэтому ни о какой штатной должности даже речи быть не может, хоть бы из журнала «Тайм» к ним просились, а фрилансеров и без Киры достаточно, нечем гонорары платить.

И все это будет либо писать, либо, еще хуже, при личной встрече произносить презрительным тоном какая-нибудь самоуверенная девица в правильном платьице, и будет она при этом окидывать Киру насмешливым взглядом, потому что одета Кира неправильно, и прическа у нее неправильная, и вообще весь вид как у взъерошенной курицы, и чего только лезут такие тетки в правильное издание, на что они здесь рассчитывают, хронические неудачницы… Плавали – знаем!

Нет уж, спасибо и за второй вариант трудоустройства. Обойдемся.

Пока Кира анализировала таким образом свои производственные возможности, какао, сваренное по старинке, с молоком, подернулось пенкой. Она сдула пенку и отхлебнула очередную порцию радости.

Итак, с работой все ясно. Сегодняшний день в самом деле продемонстрировал ей единственно возможный для нее образчик трудовой деятельности. И за него еще надо сказать судьбе спасибо, у других ей подобных специалистов по лингвистике и журнала «Транспорт» нету.

Что у нас с другими сторонами жизнеустройства? Мужа у нас нет и не предвидится. Мама права: таких, как она, не любят, причем во всех смыслах, а в смысле отношений «мужчина-женщина» особенно.

Можно найти временного сексуального партнера. Это тоже не очень понятно, как его найти, если до сих пор не нашелся, – но предположим. Смысл такого сексуального партнерства – если не считать пользу для здоровья, которая, между прочим, никем достоверно не доказана, а потому сомнительна, – так вот, смысл его, вероятно, заключается в рождении ребенка. Что такое это будет, жизнь ей сегодня тоже представила во всей красе. С ее-то педагогическими способностями, не то что нулевыми, а даже отрицательными, из ребенка этого вырастет очередная Кристинка, если чего не похуже.

Ну хорошо, рассмотрим идеальный, практически невозможный вариант: ей все-таки удалось добиться того, что называется «создать семью». И где гарантия, что она не получит в мужья точную копию своего папы? Любой психолог скажет, что повторение семейной модели родителей – это самый вероятный вариант для дочери.

При мысли о том, что придется всю жизнь посвятить чьему-то таланту, комплексам, капризам, мечтаниям и депрессиям, Кира даже вздрогнула. Что угодно, только не это! Только не то, что она наблюдала сегодняшним вечером, как и сотнями других домашних вечеров.

Да, денек, что и говорить, получился у нее эталонный. Целая жизненная палитра! И одна краска мрачнее другой. Даже какао не помогает.

Какао Кира все же допила, хотя сладкое на ночь было еще вреднее, чем суп. Но что поделаешь? Она типичная городская женщина тридцати лет, с недостатком доходов, с излишком веса и образования, и ведет она себя согласно той модели поведения, которая для таких, как она, типична.

Как это получилось, когда это стало так, что вместо самой из всех умной девочки, какой она была всегда, какой ее с раннего детства все считали, – вышло что-то самое обыкновенное, уныло типичное? Кира не понимала.

Мама заглянула в комнату.

– Я Сашу Иваровскую встретила, – сообщила она. – Забыла тебе сказать. Она звала тебя зайти.

– Сашка приехала? – встрепенулась Кира.

– Они все приехали, – будничным тоном произнесла мама.

– Кто – все?

– Все твои. Саша, Люба, Федя. У Саши концерты в Москве, у Феди какие-то дела, у Любы – не знаю что. А вечером они все у нее собираются. У Саши.

– Мама! – Кира вскочила, как пружиной подброшенная. – И ты молчишь?

– Я же не молчу, – пожала плечами та. – Вот, сказала. Они все равно поздно вечером собираться собирались. Вот только сейчас, наверное.

Как прекрасно, когда из дому можно выйти в чем есть! Только резиновые сапоги пришлось надеть вместо тапок, чтобы десять шагов пробежать по снежной каше.

Свой дом на углу Малой Бронной и Спиридоньевского переулка Кира считала лучшим зданием в окрестностях. Конечно, не потому, что он был ярким образчиком московского конструктивизма – конструктивизм вообще не являлся ее любимым стилем, да и разве в архитектуре дело, когда речь о доме родном, – а потому что он был настоящий московский, и не старинный, и не современный, а ровно такой, как следует.

Квартиру в этом доме получил в двадцать седьмом году бабушкин отец. Тогда на крыше был розарий, и солярий, и чуть не павлины выгуливались. Про павлинов бабушка помнила не наверняка, но про розарий с солярием – точно, потому что ее и саму выгуливала на крыше няня, пока отец трудился в Госстрахе, для работников которого и был построен этот дом.