Анна Берсенева - Опыт нелюбви

– Варя, что ты несешь? – поморщился он. – Кто тебя просил отказываться от мечты? Я тебе что, запрещал поступать в киношколу?

– Ты!.. Как будто дело в том, запрещал или нет!..

Она выкрикивала обрывисто и бессмысленно. В конце концов, она беременна. От женщин в таком положении не стоит требовать логики, это Федор знал. А ей, получается, логика и без беременности претила. Во всяком случае, его логика.

– А в чем тогда дело? – спросил он.

Ему необходимо было это понять, и вряд ли кто-нибудь, кроме нее, сможет ему это объяснить.

– О господи!.. – простонала Варя. – Тебе, может, письменно все изложить? По пунктам? С тебя станется! Ты же среди каких-то мертвых слов живешь. Консалтинг! – с невыразимым отвращением произнесла она. – Менеджмент! Что там еще?

– Это обычные слова. – Он пожал плечами. – Они значат ровно то, что значат.

– Да. – Варя села на кровать. Голос у нее стал спокойным. – Действительно, что это я? Извини, это просто гормональная истерика. А дело в том, что с тобой скучно. Непереносимо скучно. Я, наверное, должна была раньше это понять, но мы переезжали, у меня было множество новых впечатлений, я была ими поглощена и ничего не сознавала.

«Почему она казалась мне наивной? – глядя на нее, подумал Федор. – Она вполне здравая. Говорит внятно. Просто глаза голубые, и коса эта… А оценивает меня жестко, но правильно».

– Вот тебе этот дом нравится, – сказала Варя. – А я его ненавижу. Как можно жить в этой дыре, чем здесь заниматься? Выть же хочется от тоски. А тебе хоть бы что. По горам попутешествовал и опять в таблицы свои уткнулся, и доволен, и счастлив.

Она заводилась снова. Видимо, в самом деле гормоны. Федор чуть не напомнил, что они и вместе тоже путешествовали, всего три месяца назад – на Гавайи. Но вспомнил, что во время этого путешествия она была уже беременна от другого человека, и напоминать не стал. Зачем напоминать об этом ей, когда самому хочется забыть?

«Я не смогу об этом забыть», – холодно, как о ком-то постороннем, подумал Федор.

Их разговор еще длился, а он уже знал, что не забудет сказанного Варей никогда. Ее слова горели на его щеках, как пощечины. И если отрешиться от тона этих слов, то следовало признать, что он их заслужил.

– Ты даже не спрашиваешь, от кого у меня ребенок, – сказала Варя. – А любой мужчина, да любой живой человек спросил бы! Хотя бы из любопытства.

У него было другое мнение на этот счет. Но излагать его Варе он не стал.

– От актера, – не дождавшись его вопроса, сказала она. – От пустейшего в твоем понимании человека.

– С чего ты взяла, что в моем понимании? – Он пожал плечами. – Я его даже не знаю.

– Такое самообладание, как у тебя, просто бесчеловечно! – воскликнула Варя. И добавила: – Впрочем, как и все остальное в тебе.

На самообладание он действительно не жаловался. Но сейчас дело было не в его самообладании, а в том, что все это свалилось на него слишком неожиданно. Какое угодно событие, несчастье мог он предположить в своей жизни, только не это. Но, вероятно, такие вещи и происходят лишь неожиданно. Наверное, к ним надо быть готовым. Во всяком случае, таким людям, как он. Которых с пеленок называют по имени-отчеству.

– Я хотел бы знать, что ты собираешься делать, – сказал Федор.

– Не удивлюсь, если ты предложишь мне помощь, – усмехнулась Варя. – Ты обожаешь чувствовать себя надеждой и опорой. Верховным божеством. Ты этим просто упиваешься.

Может, его самообладание и выглядело бесчеловечным, но оно было на исходе.

– Мой адвокат тебе позвонит, – чувствуя себя персонажем плохого фильма, сказал Федор. – Реши с ним, пожалуйста, все вопросы по разводу.

Он вышел на веранду. Звезды светили по-прежнему. От того, что он случайно дотронулся до своего стола, экран компьютера засветился тоже.

Никогда в жизни не чувствовал он такого огромного, неизбывного своего одиночества.

Кира не понимала, когда это произошло.

Федор Ильич сказал по телефону, что придет, она обрадовалась, стала готовить аджаб-сандал, потом рассказывала ему про Тишку… Все было так же, как месяц назад, и два месяца назад, и три.

И вдруг все переменилось. Ей показалось, что она стоит на голове. Только это, наверное, могло бы изменить ее взгляд так сильно.

Она смотрела на Федора, и он был совсем другой. Он был не такой, каким всегда бывал с нею. Или это она увидела его другим, вот так, вдруг?

«Это с книжки началось, – по неискоренимой своей привычке все анализировать подумала Кира. – Хорошо, что Тишке не успела ее дать. Знатный бы доклад получился! Про соски, припудренные золотой пудрой для соблазнения мужей и любовников».

Неужели слова, обычные книжные слова привели ее в такое возбуждение? Да, слова всегда имели над нею власть.

Но стоило ей подумать об этом, как весь он встал у нее перед глазами, и слов было не нужно. Федор вызывал в ее душе смятение, а никакие не слова. Скрывать это от себя было бессмысленно и неприлично.

Чего угодно могла Кира ожидать, только не этого. Она знала его столько лет, что для такой полной перемены отношений в их жизнь должно было вмешаться что-то более значительное, чем самые бесстыдные и жаркие слова на свете.

Чтобы успокоиться, она попыталась вспомнить его таким, каким всегда и знала. Ей нужно было какое-нибудь детское воспоминание. Но ничего детского не вспомнилось, а вспомнилась его свадьба.

Гулянка была уже на излете, и «горько» закричали неизвестно в который раз – «на посошок». Но Федор поцеловал Варю точно так же, как и в самом начале свадебного торжества. Кажется, он и не слышал всех этих криков, а вот именно что просто поцеловал свою молодую жену и потом ласково провел ладонью по ее раскрасневшейся щеке, задержал руку у краешка ее губ.

Рука у него была очень красивая, с длинными пальцами, но широкая и тяжелая, и в обрамлении этой тяжести, мужской этой силы особенно заметна была нежность прикосновения.

Все это встало у Киры перед глазами будто нарочно, чтобы ее отрезвить – напомнить, что имеется у него жена, которая вот-вот должна родить. Но вместо отрезвления эта картинка из памяти сыграла совсем другую роль…

Кира даже зажмурилась, так ясно стояла у нее перед глазами его рука со всей ее ласковой силой. Как будто и не было всего остального – молодой жены, поцелуя под крики «горько».

Точно так же лежали его руки сегодня на столе, а когда он взял игольницу и книгу, то Кира подумала, что если бы он сейчас взял не книгу, а ее руку, то она умерла бы от счастья.

О господи! Она зажмурилась, потерла виски. Наваждение какое-то!

Она вышла из кухни, прошла по длинному коридору к Тишкиной комнате. Квартира была такая же большая, как и неуютная. Театр можно разместить в такой квартире, со всеми мастерскими и гримерками, а жить нельзя.