Марина Полетика - Однажды была осень

Возле самой стойки регистрации она увидела Сергея. А рядом с ним стояла — Лина не поверила своим глазам — та самая молодая женщина, с которой она видела его в парке, стройная миниатюрная блондинка, внешне чем-то похожая на саму Лину. Проходящая регистрацию парочка о чем-то разговаривала: он привычно низко наклонился к ней, чтобы лучше слышать; потом погладил по руке — наверное, успокаивал. Вот Сергей поставил на ленты транспортера два небольших чемодана — свой и ее, забрал у строгой девушки в летной форме билеты и посадочные талоны и вместе со своей спутницей отошел от стойки. Лина метнулась вниз, в ней еще жило сомнение — а вдруг это он ее провожает? А чемодан… чемодан просто похож. Но когда она спустилась вниз и обогнула установки для досмотра багажа, парочка уже поднималась на эскалаторе на второй этаж. Лина, выждав полминуты, тоже бросилась к эскалатору. Сергей и белокурая незнакомка уже подошли к окошку таможни.

Женщина вдруг оглянулась, и Лина шарахнулась за колонну. Когда решилась выглянуть, они уже прошли таможню и скрылись за непрозрачной стеклянной перегородкой. «Этого не может быть, — жалобно подумала Лина. — Просто не может быть, и все». С благодарностью она ощутила лбом холод мраморной колонны. Лина потратила столько сил, чтобы убедить себя в нереальности той сцены в парке, когда отчетливые на фоне желтой листвы силуэты влюбленных растаяли вдали, а она — пряталась, когда они были счастливы. Тогда у нее, у обманутой жены, внутри все сжималось от боли, — сердце не принимало, а мозг отказывался анализировать. Нет-нет, этой сцены просто не было. Ну, или она ничего не означает. Нет, пожалуй, лучше первое. Что жизнь продолжается, что плохое больше не повторится, что ее, Лининому, благополучию ничего не угрожает. И после этого они с Сергеем ходили в гости, танцевали и даже провели вместе ночь! Всей семьей ели пирог с яблоками… Стало быть, все это время Сергей готовился к поездке, получал визу, созванивался с той женщиной, договариваясь о встрече в аэропорту. И вел себя при этом так, как будто ничего особенного не происходит. Он ее предавал, обманывал, выставлял на посмешище… а потом поцеловал, пообещал звонить и ушел. Нет, убежал — к ней. Значит, он считает, что такое поведение нормально — все это в порядке вещей.

Лина не помнила обратной дороги, не помнила, как пришла домой, открыла ключом дверь и поднялась наверх. Не раздеваясь, упала в кровать и пролежала до вечера в странной полудреме: она слышала и видела, что происходит вокруг нее, но ей казалось, что все это не имеет к ней отношения и что она — отдельно. Приехавшая Елена Степановна что-то спрашивала, Лина даже что-то отвечала, вполне разумное, судя по всему, потому что домработница не удивилась. Вернувшийся из школы Андрей тоже заглянул, сказал: «Привет!» и умчался по своим делам. И даже негодяйка Буська, поняв, что хозяйке не до нее и что чесать ей спинку и гладить животик Лина не собирается, отправилась вниз, присоединившись к Елене Степановне, которая, закончив уборку, хлопотала на кухне. Маленькая хитрюга прекрасно знала, что, если сделать умильную мордочку и повздыхать, глядя Елене Степановне в глаза, она не устоит и, несмотря на строжайший запрет хозяйки (Бусин стоматолог категорически, категорически против!), даст «бедной собачке» что-нибудь сладенькое. Назло противному дядьке-стоматологу, которого Буська заслуженно ненавидела и при каждом визите к которому устраивала грандиозный скандал.

В начале одиннадцатого Лина встала — просто потому, что было начало одиннадцатого и она подумала, что надо встать. Спустилась вниз — ни за чем, просто спустилась, и все. В гостиной горел ночник, в доме было тихо, из комнаты сына доносились приглушенные звуки выстрелов, хлопки и неприятные хлюпающие звуки, будто кто-то с размаху шлепал об стенку пакет с водой. «Опять… Испортит глаза за этими стрелялками», — подумала Лина, но к Андрею не пошла — затевать педагогический конфликт не было ни сил, ни желания. На кухню тоже не пошла, хотя Елена Степанова наверняка уходя оставила на плите и невостребованный обед, и ужин для припозднившихся едоков. При одной мысли о еде Лина почувствовала тошноту, хотя за весь день она практически ничего не ела и не пила — разве что с утра только выпила чашку кофе в аэропорту и съела булочку… При слове «аэропорт» в голове у нее будто сработал переключатель, и возникла четкая картинка: Сергей, незнакомка и она, Лина, стоящая за колонной и умирающая от унижения и обиды, как будто это она — преступница!

— И что же делать? — спросила она темноту и вздрогнула — в пустоте огромного помещения дрожащий голос прозвучал слишком громко и в то же время жалко. — Что мне теперь делать? Ведь надо же что-то делать, а?

На ее голос из глубины диванных подушек выкопалась помятая и заспанная Буся. Зевнув во весь рот, боком спрыгнула с дивана, потянулась и, цокая коготками по паркету, подошла к Лине. С видом королевы, оказывающей милость придворному, положила к ее ногам тряпичную мышку — свою любимую игрушку. Хозяйка стояла столбом. Буся возмущенно тявкнула.

— Да не хочу я сейчас играть, как ты не понимаешь?!

Лина ногой отпихнула мышку, и Буська, оскорбленная до глубины души таким пренебрежением, тоже отскочила и залилась звонким обиженным лаем.

— Пошла вон отсюда! Дура! — вдруг заорала Лина. — Не понимаешь ничего! Тебе русским языком говорят — не до тебя, так ты назло — лезешь, лезешь! Я не знаю, что делать, свихнусь скоро!!! А ты…

Лина кричала, не выбирая слов, что-то бессвязное и пришла в себя только тогда, когда в гостиной вспыхнул яркий свет и ее схватил за руку испуганный Андрюшка.

— Мам, что с тобой? Мама! Мамочка!

Лина замолчала. Впавшая в форменную истерику, почище чем в кабинете стоматолога, Буська уже не лаяла, а рычала и хрипела, припадая на передние лапы и трясясь от злости.

— Вот зверюга! Убирайся! — топнул ногой Андрей. — Мам, да что у вас тут? Стоите в темноте и орете друг на друга. Что она сделала такого?

— Она? Ничего, — с недоумением оторопело произнесла Лина.

— А чего ты тогда на нее так? — недоумевал Андрей. — То слова ей не скажи, ты все: «Не кричите на девочку, не трогайте Бусечку!», а тут такие разборки. На весь дом.

— Я… да ничего… Ты прости, пожалуйста… — пробормотала, постепенно приходя в себя, Лина. — Я сегодня как-то неважно себя чувствую, давление, наверное.

— Ну и зря тогда встала. Вон какая бледная, — встревожился сын. — Давай я тебя наверх провожу, а то споткнешься еще. Буську к себе заберу… если пойдет, конечно.

Оказавшись опять в пустой душной спальне, Лина с отвращением посмотрела на смятую постель — перспектива бессонной ночи нисколько не прельщала, а в том, что она не уснет, не было сомнений. И тут ей пришла в голову странная мысль: надо пойти в кабинет мужа и там… нет, не искать улики (боже упаси, вдруг чего еще найдешь, и тогда останется только утопиться в его замечательном бассейне). А просто — посидеть, подумать. Может быть, понять. И решить, что ей делать дальше. Подождав еще с полчасика (не хватало еще, чтобы Андрей застал ее среди ночи в отцовском кабинете), Лина вышла из спальни и тихо прокралась по балкону в кабинет мужа. К ее великому изумлению, он оказался закрытым, хотя обычно Сергей дверь на замок не запирал. Этот факт лишь удвоил ее решимость и подвиг на кипучую деятельность. Апатия и оцепенелость улетучились, как не бывало, как будто это не она провела весь день в анабиозе.