Дебра Кент - Как опасно быть женой

– Черт возьми! – в искреннем ужасе восклицает Фрэнки. – Мы создали монстра.

– Ничего подобного. – Энни тянется через стол и хлопает меня по руке: – Нормальная женская сексуальность. Абсолютно здоровое явление.

– Как же здоровое, когда мне так плохо?

– А что у вас с Майклом? – спрашивает Фрэнки.

– Он по-прежнему играет в группе, а мне не удалось подсидеть Эдит Берри.

Никто не понимает, почему Майкл ушел во время моего выступления. Я пробую объяснить, что я, может, и Тенилл, но мой муж еще не готов быть Капитаном [18] “Капитан и Тенилл” – поп-дуэт супругов Дэрила “Капитана” Дрэгона и Тони Тенилл, популярный во второй половине 1970-х гг. .

– Эдит по-прежнему называет его Майки.

– Говорю вам, надо ее убить. – Фрэнки швыряет через стол высосанный ломтик лимона. – Стереть засранку с лица земли. Я серьезно. Меня тошнит от девиц, которые трясут своими крошечными сиськами перед женатыми мужиками…

– Большими сиськами, – поправляю я.

– Замечательно. Большими. Тем хуже. Эй? Алле? Извините. Он женат. Ищи себе другого, стерва.

Я тронута страстной реакцией Фрэнки.

– Не собираюсь я никого убивать. – Я обламываю затвердевший воск с основания свечи. – И у меня нет доказательств, что они с Майклом… ну, вы понимаете.

– А ничего такого и не было. – Энни плотнее закутывается в плед. Наш костер потух, и к столику подползает сырость. – Майкл не из тех, кто изменяет. Больше не из тех.

– Я раньше тоже так говорила. – Фрэнки надвигает на лоб капюшон и затягивает тесемки. – Черт, как тут холодно. Надо бы что-то сделать с костром. – Вдруг она закрывает лицо руками и разражается жуткими рыданиями, задыхаясь, захлебываясь, хлюпая носом.

Сначала мы думаем, что Фрэнки притворяется: секунду назад уплетала за обе щеки, и вообще она никогда не плачет. Когда мы смотрели “На пляже” [19] “На пляже” (Beaches, 1988) – мелодрама о женской дружбе американского режиссера Гэрри Маршалла. , она ни разу даже носом не шмыгнула. Фрэнки жизнерадостна, розовощека и похожа на счастливого щенка. Она любит дарить прикольные подарки вроде резиновых хрюшек с пукалками и боксирующих монахинь. На передней панели ее машины болтается Скуби-Ду. Она заваливает нашу электронную почту анекдотами и верит, что коробка шоколада “Годива” лучше всякой психотерапии. Но главное – она никогда не плачет.

– Господи, Фрэнки, что с тобой? – пугается Энни. – Что случилось?

Но мне уже ясно что: Джереми и губастая секретарша. Зря я сразу не сказала, что видела их в “Старбаксе”. Я хватаю коробку бумажных салфеток и сую свернувшейся комочком Фрэнки. Когда рыдания затихают, я осторожно спрашиваю:

– Джереми?

Она поднимает голову, но перед нами не знакомое круглое, веселое, девчачье личико, а измученная, оскорбленная предательством гримаса страдания и боли. Как мне знакомо это лицо – точь-в-точь мое собственное пять лет назад.

– Угу. – Она громко сморкается. – Он влюбился в свою секретаршу. Миранду. – Фрэнки кривит рот и выплевывает ее имя, как гнилой арахис. – Представляете?

– Фрэнки… – неуверенно произносит Энни, – а как эта Миранда выглядит?

– Как выглядит, как выглядит. – фыркает Фрэнки. – Как Анжелина Джоли!

– О боже. – Энни съеживается в кресле и так туго затягивает капюшон белой толстовки, что видны только нос и крапинки света в черных зрачках. – Кажется, я их видела. Где-то с месяц назад. В двухдолларовом кинотеатре. – Энни зажмуривается и морщит лоб. – Там шло какое-то идиотское кино про карате, и в зале никого не было, только они двое. Я зашла туда, потому что думала, что забыла под сиденьем зонтик. У них ведь, знаете, никогда не убирают.

Фрэнки промокает глаза и прислушивается к словам Энни. На ее лице – странное сочетание мазохистского интереса и жестокой обиды.

– И?..

Энни громко сглатывает.

– Ой, Фрэнки. Зачем тебе это.

– Скажи.

Энни переводит умоляющий взгляд на меня. Я тут же вмешиваюсь:

– Перестань, Фрэнки. Зачем тебе мерзкие подробности?

– Затем. – Фрэнки, не мигая, смотрит в одну точку где-то на переносице Энни. – Говори.

– Не могу.

Редкий случай для нашей прямолинейной Энни. Что же они делали? Целовались? Он, как школьник на свидании, лапал ее за грудь? Она делала ему минет? Они трахались? В позе “69”?

– Да и хрен с ним. – Фрэнки бросает промокшую салфетку в медное мусорное ведро в белой оплетке, затем поворачивает ко мне лицо с опухшими красными глазами и пылающим носом. – Не делай этого, Джулия, – произносит она низким голосом, который будто исходит из самого нутра. – Майкл хороший человек. Он любит тебя, Джулия. Не обманывай его. Это так подло. Так ужасно.

Отчаянное воззвание Фрэнки пробуждает мою стремительно деградирующую совесть. Я решаю держаться подальше от Эвана Делани и передаю организацию выставки куртуазной любви аспирантке. Но Эван по-прежнему присутствует в моей жизни. Я часто получаю от него письма, непременно требующие ответа. (“Обдумываю программу курса по средневековой сексуальности. Есть предложения?”; “Джейк видел последний номер “Мотоцикла”? Если нет, могу передать через университетскую почту”.) Я упорно под всеми возможными предлогами отказываюсь пить с ним кофе по-турецки, но ни разу не говорю прямо: “Ты для меня – страшное искушение. Я продала бы душу за ночь с тобой, если бы это не причинило боли моему мужу”. Никогда я еще не была в таком смятении. Порой мне хочется умереть.

Я знаю, что должна сохранить свой брак. После фиаско с кадрилью мне неловко снова заговаривать с Майклом о терапии, но, как взрослый человек, я понимаю, что мы обязаны попробовать еще раз. Я не хочу никаких новомодных диковин, мне нужен настоящий психоаналитик, фрейдист или юнгианец, умный, подкованный, с блокнотом, умеющий копаться в подсознании.

На мой десятый день рождения мать завязала мне глаза зелено-белым шарфом и повезла “в таинственное путешествие”. Прошло неизвестно сколько времени – то ли пятнадцать минут, то ли три часа, – и она велела мне снять повязку. Мы приехали в западную часть города к “Миру игрушек”, магазину с плоской крышей, внутри которого царил вечный шурум-бурум, а на витринах танцевали огромные, пожелтевшие персонажи детских стишков. Помню, как мне было жалко Мэри: кто-то соскоблил у ее ягненка почти всю голову.

– Ну, Джулия. – Мать подкрасила губы, глядя в зеркало заднего вида. – Открывай конверт.

Внутри лежала пачка ярких хрустких купюр. Мне никогда не доводилось видеть столько десятидолларовых бумажек сразу. Я сосчитала их – двести долларов – и заплакала.

– В чем дело, малыш?

– Так много денег… Я не могу… не могу взять.

– Конечно же можешь, лапонька. Они твои. Купи что захочешь. Неужели нет такого, о чем ты давно мечтала? Какой-нибудь красивой куклы с каретой?