Дебра Кент - Как опасно быть женой

Девушка снисходительно улыбается:

– Нет, сэр, не припомню. – Она шустро выстукивает сумму на кассе. – Пожалуйста, ваша сдача. Пять пятьдесят.

На обратном пути Майкл сворачивает на Белмор, и в результате мы плетемся за облаченным в спандекс велосипедистом, которому непременно понадобилось ехать именно по этой узкой и в придачу раздолбанной дороге. Как я ненавижу велосипедистов! И не только за упругие ляжки. Своим появлением на шоссе, особенно, как этот придурок, в темноте, они до смерти пугают водителей. Наш город не создан для подобных перемещений, и, хоть плакаты внушают, что “дорога для всех”, здесь попросту недостаточно места. Что, если я собью одного их таких спортсменов? А что, если насмерть? Как мне жить дальше, зная, что я убила человека только потому, что ему приспичило покататься в темноте по узкому шоссе на своем кретинском велосипеде? Почему бы им не ездить по тротуарам? А лучше взглянуть в глаза реальности и, как нормальным людям, пересесть за руль четырехколесных транспортных средств, губящих окружающую среду.

Ночью, в постели, слушая невозмутимый храп Майкла, я вспоминаю, как он флиртовал с девчонкой из кафе-мороженого, якобы копией Уитни Хьюстон. Псевдосходство со знаменитостью – любимый прием моего мужа. Кассирша в “Крогере” у нас – Мишель Пфайффер, только ростом пониже. Воспитательница Джейка – вылитая Синди Кроуфорд, но блондинка. Майкл сравнивает с кем-то только женщин и всегда чудовищно льстит. Скажем, Элеонорой Рузвельт он еще никого не называл.

Но главная притягательность Майкла – в его умении слушать. Он из тех мужчин, кто свободно ориентируется на территории страстей и эмоций и как магнит притягивает женщин, которые либо недавно развелись, либо всерьез подумывают о расставании. Они охотно обсуждают с ним сердечные дела, правда, как утверждает Майкл, исключительно из желания получить бесплатную консультацию юриста. Нередко едва знакомые женщины останавливают меня и сообщают: “Ваш муж – настоящее сокровище”, с чем я всегда искренне соглашаюсь. Или интересуются: “У него случайно нет неженатого брата?” – и я, не менее искренне, отвечаю: “Даже два, но они вам, скорее всего, не понравятся”.

Увы, к тому времени, как Майкл доползает до дома, он, как правило, не способен ничего слушать. И уже очень и очень давно муж не сравнивал меня ни с какими знаменитыми красавицами.

Майкл шлепает губами и переворачивается на бок, пробормотав что-то вроде: “Я съел короля Нью-Джерси”. Мой муж часто разговаривает во сне. Иногда я опираюсь на локоть и с интересом вслушиваюсь. Что я рассчитываю услышать? Даже не знаю. Послание из мира духов или какое-нибудь пикантное заявление, которым его можно будет дразнить утром. Но обычно он лишь бессвязно бормочет о работе, судится с кем-то во сне. А иной раз почти просыпается, сообщает, что любит меня, обхватывает руками и ногами и тут же отключается снова.

Утром у нас царит такая отчаянная суматоха, что дети пропускают не только завтрак, но и школьный автобус. К тому же я почти уверена, что на Джейке вчерашние трусы, а Люси не чистила зубы. Я останавливаюсь у немецкой булочной и покупаю всем троим по гигантскому печенью в форме бабочки, обсыпанному сахарными кристаллами размером с бриллиант в полкарата. Мои отпрыски счастливо уплетают их, а я чувствую себя худшей матерью на свете и в ужасе озираюсь по сторонам: не видит ли кто-нибудь, как я в 8.45 утра кормлю детей сладостями.

В машине по дороге на работу меня настигает звонок Кейтлин: я забыла подписать одно из двадцати семи разрешений, и теперь ее не допускают к участию в программе развития детской дружбы “Мир на игровой площадке”. Я скоро потону в этих разрешениях. Их требуют по любому поводу: для фотосъемки, пользования Интернетом, посещения общественной библиотеки, допуска на уроки полового воспитания, употребления национальных блюд, где может содержаться арахис. Спустя десять минут, глянув в зеркало на лобовом стекле, я вижу на заднем сиденье красно-черную сумку-термос Джейка с Человеком-пауком. Значит, бедняге придется довольствоваться школьным ланчем, и он, скорее всего, останется голодным, потому что не выносит школьную еду. Вот так. Еще нет девяти утра, а я уже подвела двух своих детей. Я феноменально плохая мать. Где была моя голова, когда я думала, что способна совместить работу на полную ставку и полноценное материнство?

Я останавливаюсь у “Крогера” купить себе на обед что-нибудь добродетельное из салат-бара, но втайне понимаю, что готова “согласиться” на лапшу чау-мейн калорий этак на семьсот, с семечками, изюмом, яйцами, сыром, французской заправкой и, возможно, салатными листиками на донышке. В результате мой выбор падает на замороженные спагетти с морепродуктами, и я направляюсь к стойке с фруктами за яблоком.

– Прошу прощения, мэм… – Ко мне обращается молодой парень из овощного отдела. У него большая родинка над левой бровью.

– Да?

– Мне жутко неудобно, но. – Парень не договаривает, лишь показывает на мою спину.

Я сразу понимаю: там что-то чудовищное, таракан или, хуже того, летучая мышь. Между прочим, я не шучу. Две недели назад маленькая летучая мышка ухитрилась пролезть сквозь щель в крыше и принялась метаться в поисках выхода по всему магазину. Покупатели пригибали головы и вертелись как могли, спасаясь от обезумевшего зверька. Кассиры ловили его сначала пустым деревянным ящиком из-под фруктов, затем без толку бросали в воздух желтый дождевик и только потом догадались растянуть на двух швабрах гигантскую сеть.

Все ясно: ко мне прицепилась та самая мышь.

– Господи, снимите, снимите! – воплю я, отчаянно размахивая руками. – Снимите!

– Хорошо, – соглашается парень и робко сдергивает у меня со спины лифчик.

Волшебная сила статического электричества (у нас кончился кондиционер) приклеила к моему свитеру мой же приподнимающий грудь лифчик размера 36B. Сколько народу видело этот ужас и промолчало? Я успела пройти от заморозки до овощей. Двенадцать рядов!

Молодой человек протягивает мне бюстгальтер. К его чести, он не смеется.

– Прошу.

– Спасибо, – тихо благодарю я.

Пропущенный автобус, печенье на завтрак, неподписанное разрешение, а теперь еще лифчик. В душу закрадывается страшное подозрение, что мир, который я столь героически созидала и покоряла, перестает мне подчиняться. Я старательно гоню от себя это ощущение.

Из жизни вразнос: я беру у кассирши гелевую ручку, которая так уютно ложится мне в руку, так хорошо и красиво пишет, что я просто обязана ее присвоить. Я сую ручку к себе в сумку и смотрю на кассиршу. Она остается невозмутима. Очевидно, привыкла.

Невзирая на инцидент с лифчиком, должна признать, что обожаю свой оранжевый свитер. Это единственный оттенок, который подходит к моим рыжим волосам. Утром я даже, рискну сказать, показалась себе красивой. Я надеялась, что и Майкл меня оценит, но он ничего не сказал. Впрочем, он не заметил и лифчика на моей спине за все то время, что я готовила завтрак. Въезжая на стоянку перед университетом и разыскивая свободное место, я всячески стараюсь об этом не думать.