Доктор Нонна - Немачеха (сборник)

– Оставь мальчишку в покое, что ты его кутаешь! Он не старая бабка, а нормальный здоровый пацан.

Ему было четыре года, когда родители уехали по распределению в Североморск, практически на край света. Гришу оставили с бабушкой и Нюрой. Временно, пока не обживутся.

Ну да, временно. Мать приехала через десять лет.

Из-за непрерывного курения и большой нагрузки на ноги – у хирургов работа стоячая, никуда не денешься – у Евгении Марковны развился тотальный тромбоз, и ей отняли левую ступню. Вот тогда мать и приехала – «поддержать». Еще молодая, но почти чужая женщина, даже странно было, что она называется «мама». Сильно пополневшая, громогласная, она тискала Гришу, причитала над бабушкой, рыдала и вообще производила невероятное количество шума и беспокойства. Четырнадцатилетний Гриша страшно боялся, что она заберет его с собой. Но, к счастью, обошлось. Бабушка сказала, что Гриша – вполне взрослый парень, а менять хорошую московскую школу на какой-то райцентр – невероятная глупость, и мать подчинилась. Евгения Марковна всегда умела настоять на своем.

Она довольно быстро выучилась вполне сносно ковылять на протезе, называла себя «Маресьевым в юбке», но оперировать уже не могла. К тому же из-за прогрессирующего диабета у бабушки стало ухудшаться зрение. Однако на все увещевания коллег – «Евгения Марковна, вы же понимаете, что курить вам категорически нельзя!» – она отвечала:

– Хватит меня учить! Я фаталистка. Сколько отпущено, столько и проживу. Да и что за жизнь – без операционной? Лекции? Консультации? Скучно, коллеги. Отстаньте, в общем. Стара я слишком, чтобы привычки менять.

Вторую ногу отняли, когда Григорий поступил в медицинский институт. Евгения Марковна освоила инвалидную коляску, но с лекциями и консультациями тоже пришлось проститься. А через полгода умерла Нюра. Григорий крутился, как белка в колесе: институт, магазины, уборка. Готовку бабушка взяла на себя, заявив – мне все равно целый день делать нечего! – но поддерживать в квартире привычную хирургическую чистоту, конечно, не могла. Нельзя сказать, чтобы ей требовался такой уж глобальный уход – Евгения Марковна упрямо держалась за остатки самостоятельности. Но Григорий старался посвящать ей как можно больше времени. С потерей любимой работы бабушка как будто утратила внутренний стержень, и внуку становилось до слез ее жаль. И главное было – не показать этой жалости, сделать вид, что все в порядке.

Разговоры «за жизнь» начинались всегда одинаково.

– Коллега, – теперь бабушка называла его «коллегой» вполне серьезно, – мне сегодня звонил профессор Тихоновский. Хотя теперь он профессор и членкор, без пяти минут академик, а был ведь просто Коля, ассистентом у меня начинал. Вот, позвонил по старой памяти, уважил. Говорил, что ты у него самый блестящий студент, и после диплома добро пожаловать к нему в клинику. В общем, ты уже совсем большой мальчик. И хватит тебе все время со старухой сидеть.

– Бабушка!

– Что – бабушка? Что, девушек вокруг нет? Ну ладно, ты не ходишь никуда, но у вас же не одни парни учатся. Когда уже подругу приведешь?

– Мне с тобой интереснее, – честно отвечал Григорий.

Бабушка хмыкала:

– Лестно, конечно. Но ты же не собрался переписать мужскую физиологию? Пора уже найти кого-нибудь.

– Да они скучные все! В головах пустота, аж звенит.

– Дорогой мой! – восклицала Евгения Марковна. – Девушка – это не библиотека, у нее немного другие… функции. И голова тут практически без надобности.

Впрочем, девушек «на хирургии» было действительно немного, и большинство уже «заняты». А две даже замужем. И вообще, перспектива начинать ухаживания – дарить цветы, приглашать в кино – казалась Григорию глупой и несколько пугающей. Хотя насчет мужской физиологии бабушка была, конечно, права. Валентина, которая норовила в каждой аудитории сесть рядом с ним, несколько раз снилась Григорию в таких откровенных снах, что приходилось бежать в ванную и совать голову под холодную воду. Училась девушка так себе, по два хвоста в каждую сессию, да и красавицей не была. Но плотная ладная фигурка, пышная грудь, которую не могли скрыть даже самые просторные халаты, и невероятной белизны зубы с крошечной щербинкой придавали ей странную притягательность, вызывая совсем не «библиотечные» чувства.

После госэкзаменов – сданных, разумеется, столь же блестяще, как и все предыдущие, – Григорий решил все же сходить на вечеринку к однокурсникам: все же скоро расставание, надо хоть однажды попробовать «гульнуть». Но предполагаемое «веселье» оказалось тягостнее, чем лекция по марксизму-ленинизму: общепитовские тарелки и консервные банки в острых хищных заусенцах, небрежно расставленные на жирной клеенке, торопливые беспорядочные тосты, плоские однообразные шутки «ниже пояса». Он вовсе не был брезглив – хирург все-таки! – но бессмысленная «грязь» его раздражала. Григорий хватил рюмку водки – не помогло. Не то чтобы он считал, что водка – это всегда плохо. На бабушкин день рожденья собирались ее коллеги, и Григорий с шестнадцати лет допускался за общий стол без каких-то ограничений. И выпить ему не возбранялось – хоть рюмку, хоть десять, если бы вздумалось. Водку наливали не в мутные разномастные стопки, а в странные вишневого стекла рюмки, сверкающие хрустальной гранью. И гораздо интереснее было не пить, а слушать. Разговоры быстро сворачивали на медицину, тосты предлагали за виртуозно сделанные операции и «особо сложные случаи», да и шутили о том же. Выпивка ради мутного бессмысленного «веселья» казалась дикой.

«Обмывать» экзамены Григорию наскучило уже часа через полтора. Наскучило настолько, что он начал потихоньку пробираться к выходу – тихо, по-английски, не прощаясь.

Но в темной прихожей наткнулся на Валентину.

– Уже уходишь? – удивилась девушка.

То ли она стояла совсем близко, и резковатый дурманящий запах туманил голову, то ли глаза ее в темноте блестели как-то особенно призывно, то ли сработала та единственная рюмка водки… Григорий привлек девушку к себе и потянулся к ее губам. Валентина прильнула к нему таким гибким движением, словно в теле ее не было ни одной косточки. Хотя Григорий даже спросонья мог бы перечислить составляющие скелета – что по-русски, что по-латыни. «Действительно, – подумал он, – голова тут совсем без надобности».

– Ну что, расслабился? – улыбнувшись, поинтересовалась Валентина, когда он восстанавливал дыхание, и потянула его в комнату. – Пойдем танцевать!

– Нет. Я домой, – отказался Григорий. Возвращаться в дымный скучный сумбур «празднования» совсем не хотелось.

– Ну вот еще! – недовольно протянула девушка. – Что еще за фокусы?