Диана Машкова - Дочки-матери

– Я все знаю, – визжала Сашка, – ты любишь не мою маму, а эту страшилу!

Она ткнула пальцем в фотографию на стене.

– Прекрати вмешиваться в мою жизнь, – отчеканил Игорь.

– Не дождешься! – Сашка тоже вскочила с места. – Я выброшу эту крысу. Понял?! Здесь должна быть моя мама!

Она кинулась к стене в гостиной, сорвала одну фотографию, потом вернулась в кухню, схватила портрет с ребенком, ринулась в спальню Игоря.

– Кто она тебе?! – вопила Сашка как резаная, словно смерч снова залетая в кухню.

– Жена.

– Бывшая!!!

– Нет, – Игорь поднял на девочку злые глаза, – я не разводился с ней.

– Чушь! Везде написано: «разведен», «разведен»!

– Алла так захотела.

– Зачем?!

– Ей нужна была свобода!

– А ты? – Сашка немного сбавила обороты.

– Я запасной аэродром, – Игорь усмехнулся.

– И кто тогда мама?! – снова взвилась Саша.

– Твоя мама, – он смотрел на девочку, сжимавшую в руках рамки с фотографиями, – в отличие от тебя, не задавала вопросов. А ты уже достала меня!

– И правильно!

– Это еще почему?

– Потому что! – Саша грохнула стопкой фотографий о стол. – У человека должна быть семья!

Игорь смотрел на Сашу насмешливо, а она задыхалась от возмущения.

– Кто тебе такую глупость сказал?

– Знаю! – выдохнула она.

– Что ты там знаешь? – он презрительно хмыкнул. – Семья – это балласт. Без нее легче и проще. Я это понял, когда Алла бросила меня: сразу и творчество пошло в гору, и деньги полились рекой.

– Человек не может один, – ошарашенная, пролепетала Саша.

– Ошибаешься! Прекрасно может.

– А кто о нем позаботится? – не отставала девочка.

– Я что, калека? – бросил он. – Не могу позаботиться о себе сам?

– Но любовь…

– У меня море любви! Каждый день разрывают на части: то галереи, то телевидение, то радио. Телефон раскалился давно от звонков. Не успеваю встречаться даже с нужными людьми. А тут еще ты! Лезешь во все дыры.

– Я тут при чем?!

– Если б не ты, – Игорь смотрел на Сашку через прищур, – Инна тоже давно бы добилась успеха!

Девочка, не говоря ни слова, выбежала из кухни. Спряталась в своей комнате, закрыла за собой дверь и разрыдалась. Никогда в жизни она еще не слышала таких ужасных слов! И правильно сделала, что помешала маме встречаться с Игорем: хуже его никого на всем свете нет.

Через несколько минут дверь в комнату Саши содрогнулась от толчка, потом раздался стук.

– Александра, открой!

Она даже не сдвинулась с места.

– Не дождешься! – выкрикнула, захлебываясь слезами.

– Хватит валять дурочку.

– Сам такой!

– Хватит, – попросил он устало, – открой мне, пожалуйста!

Дверь распахнулась, Саша стояла перед Игорем с зареванным лицом.

– Поехали! Если тебя так уж тянет в эту полицию.

Едва за окном стало светать, как Инна поднялась с постели и начала собираться в дорогу. После ночи, проведенной с призраками прошлого, она чувствовала себя разбитой.

За ночь невольно прокрутила в голове каждый день своей жизни в Симеизе – когда мать Конунга была жива, а сам он еще не ушел от мирской жизни. Елена Андреевна не допускала и тени сомнения в том, что сын женится на матери своего ребенка, и с нетерпением ждала появления внучки. Будущая бабушка, казалось, уже души не чаяла в Сашеньке – это она дала еще не рожденной девочке имя.

– Вот подрастет Александра, – мечтала Елена Андреевна, глядя на Инну ласково, – будете жить в этом доме все лето. Из моей комнаты сделаете детскую.

– А как же вы? – возражала Инна. – Не нужно! Саше и гостевой комнаты хватит.

– Не спорь, милая, меня уже скоро не станет.

И от этих слов, уверенных и спокойных, на Инну накатывал ужас: казалось, мать Конунга знает и видит все. Время от времени девушка ловила на себе такой пронизывающий взгляд ведуньи, что сердце сжималось от страха.

– Иннушка, – спрашивала Елена Андреевна шепотом, – тяжело на душе? Расскажи, я помогу.

– Спасибо, – девушка делала вид, что не понимает, – вы и так помогаете! Не знаю, что бы без вас делала.

Последние месяцы, когда уже был заметен живот, Инна старалась реже попадаться Елене Андреевне на глаза. Большую часть времени просиживала в своей комнате, рисовала карты: Забытый Мир помогал отвлечься от жгучего чувства стыда. Много раз она думала о том, чтобы признаться во всем Конунгу и его матери, но язык не поворачивался произнести подобное вслух. И даже не сам поступок, а отказ рассказать правду – теперь Инна уже поняла – привел к несчастьям.

Конунг во всем, что случилось, винил только себя. Он не мог простить себе смерти Маши; считал Инну жертвой собственной похоти. А когда неожиданно, в один день, слегла мать, решил, что причина ее болезни – тоже он.

Елене Андреевне становилось хуже с каждым часом. Парализовало ноги, потом болезнь поднялась выше и перестали двигаться руки. Врачи только разводили руками: необратимый процесс. В конце она едва могла говорить, издавая лишь угрюмые протяжные звуки. Один только Конунг понимал их смысл.

В тот год в Крыму рано расцветала весна: яркое солнце растопило снег, и говорливые ручьи наполнили поселок жизнью. Симеиз разрастался: заколоченные на зиму дома открывали, по улицам начали бегать дети. Под теплыми лучами весеннего солнца, под шум, гомон и смех проснувшегося от зимней спячки поселка Елена Андреевна умерла. А ровно через сорок дней на свет появилась Саша.

Инна оглядела дом – ничего не забыла? – и почувствовала, что не может так сразу уехать. Со смерти Елены Андреевны прошло почти шестнадцать лет, а она ни разу не приехала к ней на могилу. Не попросила прощения. Она оделась и без вещей, налегке, вышла из дома.

Дорога к кладбищу показалась быстрой и легкой, несмотря на то что нужно было взбираться вверх. Пятнадцать минут, и Инна добралась до черной ограды, за которой росли деревья и возвышались могильные плиты. За прошедшие годы кладбище Симеиза разрослось, и Инна застыла перед ним в растерянности – не понимала, в какую сторону ей идти. Пошла наугад, надеясь постепенно вспомнить дорогу к могиле: раньше она была у самой ограды. Но сколько Инна ни плутала по кладбищу, Елену Андреевну Стародубову найти не смогла.

Настроение испортилось хуже некуда. У Инны появилось странное чувство, что сама Елена Андреевна не захотела видеть ее одну, без Сашеньки, а потому запутала дорогу. Инна постаралась усилием воли отогнать эти странные мысли: на подобное колдовство способна Эльза из Забытого Мира, но не обычная женщина, которая давным-давно умерла. И все же, чтобы успокоить занывшую совесть, Инна дала обещание вернуться сюда летом вместе с дочкой.

К дому она шла, понурив голову. После долгих блужданий заныл вдруг желудок. Вспомнив, что ничего не ела со вчерашнего дня, Инна решила пообедать, а потом уже отправляться в путь. На утренний поезд она все равно бы не успела, а к вечернему доберется в самый раз.