Наталья Штурм - Сдохни, тварь, или Любовь цвета одиночества

— Вали все на меня, скажи ей: «Мудак Главный, козел, подставил!» — радостно советовал редактор. — Ты-то здесь при чем? Это я, мелкий пакостник, сволочь и негодяй взял и напечатал такой заголовок. А я хочу тебе сказать — популярность у нее только вырастет. К нам приходят неизвестные артисты, соглашаются на все, лишь бы на обложку попасть. Хоть лесби, хоть зоофилы — им плевать, как их назовут.

Следующее интервью Главный заказал сам.

— Побеседуй с актером Лешей, он такой форматный для нас. Думаю, отмочит корки как надо.

Я припомнила публикации о Леше и содрогнулась:

— Не, давай другого, с ним не хочу, он реально хулиган.

Но Главный умел убеждать. Мне стало интересно.

Актер Леша предстал передо мной паинькой. Я даже сперва усомнилась — о нем ли писали всякие жути? На самом деле выяснилось, что он хулиган, но по ситуации. Если камер нет — не босяк ни разу, а если публика собралась — нате, получите вам драку и плевки.

Интервью получилось хорошее, почти откровенное. Выглядело вполне скабрезно. В духе «Тripper-info».

Но у Леши шли суды за дочь, и он попросил преподнести его, как вполне приличного, адекватного молодого человека.

Интервью уже лежало у Главного на столе и должно было уйти в типографию, как вдруг… Черт дернул Лешу за язык, когда он приехал сниматься на обложку.

— Ты его недокрутила, он у нас в студии, пока его снимали два часа, про свингер-клубы рассказывал! Да еще и с интимными подробностями! — Главный чувствовал себя обманутым. — Пусть расскажет в интервью, без этого не пойдет. Мы опять встретились и опять передо мной предстал пай-мальчик. Любые вопросы о богатом сексуальном опыте микшировались и ответы были как у невинного семиклассника.

Главный был озадачен.

— Странно это все. Я думал, он «порвет» журнал своими откровениями… Приезжайте вместе, завизируете.

В кабинете у Главного Леша долго выбирал самую невинную фотку и согласился на ту, что с баяном, а не с сисястой телкой в обнимку. Главный был на удивление сговорчив.

— Эту так эту, как скажешь… Я заголовок уже придумал, но это сюрприз.

Как Леша не бился, Главный только мило хихикал и подмигивал:

— Не волнуйся, тебе понравится!

То, что Леше не понравилось, я поняла, когда он побил Главного. Несильно, правда.

Пришел в кабинет и закидал его же журналами. Главный не обиделся, потому что номер удался. На обложке под веселым Лешей с баяном красовалась надпись: «Я занимаюсь проституцией!»

Лучшей характеристики для папаши, который борется за воспитание дочери, трудно придумать.

Я еще раз перечитала свое интервью, пытаясь понять, откуда Главный выудил эту фразу.

Оказалось, речь шла о кино. В глубине души Лешу терзала мысль, что зря он снялся в фильме «Жмурки». Стеснялся он этого фильма. И в порыве самобичевания изрек: «Сниматься в таких лентах, все равно что заниматься проституцией!»

Леше еще сильно повезло, что Главный выбрал этот вариант. Мог бы копнуть глубже, озаглавить: «Я все равно занимаюсь проституцией!»

Наоми Кэмпбелл все еще не вышла замуж… Тянет что-то… Хотя, скорее всего, жених не торопится. Он же знает, что она и так согласна.

Просыпается он утром, а на него уже смотрят любящие рысьи глаза: «Когда же свадьба, darling?»

Выключает ему инстинкт охотника.

Раз и так согласна, зачем торопиться? К тому же небезопасная она, эта пантера Наоми. Разве кого удивит заголовок газеты: «Наоми Кэмпбелл при разводе откусила половину состояния миллиардера N».

Вот представить сообщение в газете:

«Людмила Путина пустила мужа по миру», трудно. Зная хитрости журналистских заголовков, первое, что придет в голову — Владимир Владимирович полетел на саммит «Большой восьмерки». Но оттяпать? Ну, нет, не балуй…

А может, все не так будет. Наши победят, как пиратов Самали. И останется Наоми с ребенком российской брошенкой. С алиментами пятьсот долларов в месяц. Будет свои украшения продавать. Их у нее много, как у елки. До конца жизни хватит и на авокадо, и на маракуйю.

…Я стою на своей станции и как встречающая внимательно всматриваюсь…

Составы, пассажиры; их так много и ты еще можешь выбирать, на какой поезд сесть, а в какой запрыгнуть. С кем запереться в купе, а с кем разбежаться по разным вагонам.

Но у каждой станции есть свой срок годности. И станцию закрывают на ремонт. В принципе она есть, существует. Но машинист поезда объявляет: «Станцию…ская поезд проследует без остановки». Пассажиры внимательно вглядываются в пролетающие на полной скорости буквы, но не успевают прочесть. Лишь по обрывкам воспроизводят в памяти название и отмечают про себя: «Да, была такая»…

На этой станции никто не выходит, на ней нет пассажиров, она заброшена и одинока. Платформа поросла крапивой, а железные буквы проржавели и скрылись за полевыми вьюнками…

Есть, правда, еще станции метро — там картина оптимистичней. Реконструкция, ремонт, тут подновят, здесь подкрасят и можно снова пользоваться. У каждой станции своя история. Когда есть имя — бессмертие гарантировано.

Если бы я нашла клад, предположительно в кармане своего бывшего мужа, я бы в старости построила свою станцию метро. А на сводах потолка разместила бы фотографии всех мужчин, которых любила. В библейских сюжетах. Идея иллюстрировать эпохальные события заимствована у станции «Маяковская». А что изобретать велосипед, когда за тебя уже постарались?

Идешь, задрав голову, и вместо патриотической мозаики видишь Кольку, разрушающего храм филистимлян, или Сашку, изгоняющего семь бесов из Марии Магдалены. Вполне в духе времени — связь личного и общественного. Самое дорогое, что объединяет людей, — память.

Пока я грустила над своим будущем, в дверь позвонили.

В наше время название фильма «Звонят, откройте дверь» может быть расценено как провокация. Могут и по башке дать, и ограбить.

— Кто там? — спросила я, спрятавшись за простенок. Мало ли что, я в одном фильме видела, как через «глазок» стрельнули. Нет, это был другой фильм, не «Звонят, откройте дверь».

— Это ваш участковый, — отозвался непрошеный гость.

— Что не так? — спросила я, не открывая.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — похожим на участкового голосом ответил участковый.

Он остался в прихожей, не стал топтать. А снимать обувь — это как-то по-домашнему, в носках не скажешь — вы арестованы.

— У вас ничего не пропадало? — спросил мент, заглядывая мне в душу.

Я развела руками — «если и пропало, то, видимо, ничего ценного, раз я не заметила».

Участковый хмыкнул, вытащил из папки несколько бумаг и потряс ими:

— Вот заявление от родственников вашего бывшего супруга. Он пропал.

— Разорился, что ли? — удачно пошутила я.