Глафира Душа - В ожидании Романа

Тетя Катя была родной маминой сестрой, сама имела троих детей, уже, слава Богу, взрослых, но при воспоминании о ней Дашу почему-то затошнило, и она выбежала в туалет. Тетя Катя была необразованна, не очень аккуратна, безалаберна и громогласна. Единственным ее достоинством, по мнению Даши, являлась веселость нрава, да еще, пожалуй, неспособность поссориться. Она была поистине миролюбива, дружелюбна и проста в общении. Но воспоминание о грязном халате, немытых ногах и облизывании общей ложки из салатника вызвали у беременной Даши самый настоящий спазм.

–?А как мы детей растили? Никто нам не помогал! Не на кого было рассчитывать! – Это вмешалась свекровь.

–?Да, но вы и не учились в университете, – парировал Дашин отец.

Тут разговор перешел сначала на личности, потом на воспоминания молодости, затем на современные проблемы. Закончилось все банальным застольем, и к концу вечера уже и не вспомнить было, зачем собрались.

Из всего этого Даша поняла одно: придется выкручиваться самостоятельно.

За три месяца до родов стало ясно: двойня. Эта новость сразила будущих родителей наповал. Они и с одним-то ребенком не очень представляли свою жизнь, а уж с двумя – и подавно. Степан устроился еще на одну работу плюс батрачил на машине. Она, слава тебе, Господи, не подводила пока, денег на ремонт не требовала. Поэтому удавалось кое-что откладывать. Родители с обеих сторон, надо отдать им должное, помогали материально, но все равно молодой семье приходилось расходовать деньги более чем экономно. В съемной квартире мебели не было. Пришлось купить в комиссионке диван, шкаф и стол. А в пункте проката взять холодильник и телевизор.

Наступило лето. Жаркое, сухое, безветренное. Даша носила свой живот с такой тяжестью, что смотреть на нее было больно. Пешком почти не ходила. Всюду ее возил Степан, но даже и по квартире она передвигалась со вздохами, то и дело хватаясь то за поясницу, то за живот. Дети крутились внутри. Давили на внутренние органы, передвигались. Вели они себя очень активно. Ей иногда казалось, что они в футбол играют у нее в животе.

Вечерами она ложилась на бок на диван и, тяжело дыша, просила:

–?Степ! Помнишь, ты мне когда-то стихи читал?

–?Ну...

–?Почитай еще...

–?Ой, Даш! Ну, что, ты ей-богу! Я уж все позабыл, – отмахивался он.

–?А тот... мой любимый... Северянина.

–?Про королеву и пажа?

–?Да, Степ, пожалуйста...

Он садился рядом, прикрывал глаза и, чуть понизив голос, с легким вздохом начинал:

Даша умиротворенно затихала. Дети под сердцем переставали толкаться. Казалось, они тоже слушают голос отца. И хотя стихи звучали совсем не детские, они, наверное, засыпали под мерное перекатывание фраз...

В эти минуты Даше казалось, что Степа, ее Степа, вернулся. Милый, улыбчивый, ласковый Степа. Но нет... Проходило несколько мгновений, муж замыкался, взгляд теперь уже привычно-жестких глаз вновь обретал холодный блеск, и он уходил в свою скорлупу, внутрь себя... Уходил так глубоко, что, казалось, и сам пропадал в этой глубине.

Часто Даша обращалась к нему:

–?Степочка, дружочек, ну, давай поговорим! Расскажи, что тебя мучает...

Он всегда мрачно произносил только одно слово:

–?Война!

Даша пыталась расшевелить, растормошить, разговорить его. Пусть взорвется, заорет, заплачет! Пусть выплеснет свою боль, свои тяжелые воспоминания! Пускай на нее, на Дашу... Но ведь ему станет легче! Ведь наверняка станет! Но он не шел на контакт. В такие минуты он, наоборот, резко прекращал разговор. И как Даша ни стучалась в душу мужа, он не открывал... Даже делал вид, что не слышит никакого стука...

Степан по возвращении из Афгана не смог восстановить отношений с бывшими друзьями. Все они казались ему несерьезными, поверхностными, отравленными погоней за деньгами, карьерой, успехом. Ему казалось, что он знает о жизни нечто большее, чем они. И это знание делало его недосягаемым для дружбы с ровесниками. Да разве только о жизни понимал он больше? Он же заглянул по ту ее сторону. Он прикоснулся к ее противоположности. И даже не прикоснулся, а прикасался неоднократно, приближался практически вплотную... Подходил так близко, что серая дрожь пульсировала в животе и предательский страх, рождающийся где-то в горле, стремительно распространялся по всему телу, лишая воли, силы и даже физиологических инстинктов. Мозг не желал подчиняться: отказывали руки, ноги. Они просто не хотели двигаться. Деревенел язык. Мысли умирали, не успев родиться... Страх, сродни ужасу, заполонял тотально, без остатка... Он знал цвет смерти. Серый. Не черный, не белый, не красный! Серый! Без оттенков, без проблесков, без изъянов. Идеально серый цвет.

Разве, зная такое, можно дружить с теми, кто озабочен мелкоэгоистическими устремлениями? Смешно даже! Степан поддерживал отношения с бывшими сослуживцами. Но и это было непросто. Многие жили вдали от Москвы. И кроме редких телефонных звонков, другого общения не получалось.

Многие ребята погибли. Степан не забывал звонить их матерям. Поздравлял с праздниками, изредка встречался... А к матери одного парня – Саньки Синельникова – ездил исправно. Два раза в год. В день рождения Саньки и в день смерти.

Буквально накануне родов, когда Даше казалось, что силы покидают ее, когда уже ни вдохнуть воздух как следует не получалось, ни нагнуться, ни повернуться, и когда пластом лежала и считала уже не дни, а часы, оставшиеся до предполагаемого срока родов, спросила она у мужа:

–?Степ! Степа! А вот скажи... Ты никогда не говорил мне, ничего не рассказывал о службе, о войне этой дурацкой...

–?И что?

–?Степ! Подскажи мне, посоветуй! Чем ты спасался?

–?От чего?

–?От страха. Степочка, я так боюсь. Мне страшно рожать. Мне кажется, я умру... Как представлю себе белый кафель, яркий свет ламп, боль эту неимоверную...

Степан не слушал. Он подошел к окну, смотрел вдаль, ничего не отвечал. Даша говорила сама с собой. Что он мог ответить ей? Что единственное средство от страха, которое он знает, это смерть? Что побороть страх невозможно? Что мысль о смерти может быть мечтой? Единственным выходом? Счастьем? Разве мыслимо такое сказать женщине накануне родов?

И он ответил:

–?Все будет хорошо, Даш! Просто повторяй про себя: «Я сильная. Я справлюсь. Все пройдет».

Он отвез ее в роддом ночью. У нее отошли воды и начались схватки. Сначала слабые. Она даже не поняла, думала, может, желудок заболел или расстройство какое... А когда поняла, началось, – такими глазами посмотрела на мужа, что тот, не говоря ни слова, подхватил ее на руки и чуть ли не бегом устремился к машине.