Глафира Душа - В ожидании Романа

–?Ребята хотят чемпионат организовать внутриклубный.

–?И что?

–?Тебя просят выступить в показательных играх.

–?Что это значит?

–?Сеанс одновременной игры на нескольких столах.

–?Понятно. Какие условия?

–?Ты один против трех игроков. Победишь – весь банк твой. Ну, а если один или два проигрыша – тебе все равно что-то... Главное, самому не платить. Ты в любом случае не внакладе.

–?Когда играть?

–?Они скажут позже. Все зависит от твоего решения. Как только расписание составят. Наверное, через неделю—полторы.

–?Ладно. Мы с Глебом здесь ежедневно. Подойдешь тогда, скажешь.

В день игры колокольчик не звонил. Ефим Наумович не удивился. Он расстроился. Не удивился, потому что у звоночка свои законы, неведомые ни ему самому, ни кому-то другому. А расстроился, потому что дал согласие играть. Но раз слово дал – выполняй. Он же раньше никогда не играл по предварительной договоренности, а только по внутреннему желанию. А сегодня предстояло. «Ладно, плевать, в конце концов, я же ничего не теряю. А потом, там ребята, наверное, молодые, норовистые... Мне и не стыдно в моем возрасте уступить... Пора, видно, из большой-то игры уходить. Вон Глеба на путь поставлю, и на покой бы...» С такими мыслями, не слишком оптимистическими, не очень жизнеутверждающими и совершенно недопустимыми перед игрой, он собирался в клуб. Анечка придет завтра. Милая, милая Анечка! Как хорошо, что ты у меня есть. Пусть не постоянно, от случая к случаю, пусть всегда с ощущением недосказанности, недолюбленности, с привкусом расставания и прощания. Но есть... И если бы в нашей с тобой истории был только один эпизод – тот, самый первый, – когда мы просто лежали рядом, я гладил тебя по спине, а ты обняла меня за плечо... только один эпизод... я был бы тебе бесконечно благодарен и ощущал бы себя счастливым. А то, что сейчас происходит между нами, это предел моей мечты! Спасибо, что ты есть!

Так он мысленно с ней разговаривал последнее время все чаще и чаще.

Да... Что-то совсем нет настроя на игру. О чем угодно мысли, только не о бильярде. И, выходя из дома, чуть кий не забыл. От лифта вернулся. Нет, ну такого с ним отродясь не бывало.

Ехать ли до клуба? Пешком ли идти? Что такое с ним? Ничего не продумал. Игра через сорок минут. Пешком минут тридцать, да дождь накрапывает, а он и зонт не взял. Ну, прямо беда! И он, не особо оглядываясь, ступил на дорогу с поднятой рукой. А в этот момент водитель впереди припаркованной машины сдавал назад... Причем то ли не смотрел внимательно, то ли смотрел, но не видел... Ефим Наумович не просто упал. Его отбросило, и, к несчастью, на проезжую часть... Поток автомобилей, несмотря на плотность, был стремительным, и машина, идущая в крайнем правом, просто не успела среагировать на внезапно падающее под ее колеса тело... Английские ботинки разлетелись в разные стороны...

Тот, кто сдавал назад, похоже, ничего не заметил, рванув вперед и наблюдая в зеркало заднего вида странное волнение на дороге.

Спустя какое-то время – две-три недели – внучка Полина, разбирая бумаги деда, нашла целое послание, сродни завещанию, что ли. Вернее, там, среди всего прочего, и завещание было настоящее... Но, кроме него, какие-то пухлые конверты, записки, письма.

Полина села разбираться. Все, что осталось на счетах, отписано было Ефимом Наумовичем дочери Наталье, матери Полины, значит. Квартира эта – внучке любимой, то есть ей, Полине. И еще ей конверт. Большой, толстый. А кроме него, был еще конверт с надписью «Анне Васильевне Костиной» и номер телефона. К конверту записка приколота: «Полиночка, передай, пожалуйста, то, что ты держишь в руках, Анне Васильевне. Телефон указан. Спасибо! Твой дед».

А еще в мусорной корзине, что под столом письменным у деда, увидела Полиночка скомканные бумаги, развернула, стыдясь саму себя, ругая и любопытствуя одновременно, и прочла то ли с ужасом, то ли с благоговением перед силой любви: «Дорогая, любимая моя Валерия!» – было написано там изначально. Потом имя зачеркнуто, над ним поставлено «Анечка», и затем, видимо, письмо было измято и выброшено.

Что он хотел написать ей? В чем признаться? А может, другое письмо, с правильным именем, и написал, и отправил. Кто знает?

Полина позвонила Анне Васильевне. Передала конверт. Сделала все, о чем просил дед. Молодец. Хорошая девочка.

Соседка моя Райка старше меня лет на пятнадцать. Я была совсем еще девчонкой сопливой, а ей уже двадцать шесть исполнилось. Жили они вдвоем с мамой – тетей Тамарой – в соседней квартире, слева от нас. Отца Райкиного мы никогда не видели, и был ли у тети Тамары муж, так толком и не знали. Мама моя иной раз секретничала о чем-то с ней, но нам с сестрой ничего не рассказывала. Сестра, будучи меня постарше на два года, старалась выглядеть взрослой и серьезной, но ей это не очень-то удавалось. Поэтому Райкину историю доподлинно мы узнали, когда уже подросли.

А история получилась интересная. Надо сказать, Рая родилась и росла очень некрасивым ребенком. Была, наверное, у тети Тамары надежда, что израстется, что из гадкого утенка превратится в лебедя, что переходный возраст ведь никого не украшает... Однако нет. Преображения не случилось, чуда не произошло. Из нескладной девочки Рая выросла в некрасивую девушку и пребывала в состоянии некрасивости все отрочество, юность и начинающуюся зрелость.

Умная, приветливая, добрая, она вряд ли имела надежду на знакомство с интересным мужчиной, поскольку не привлекала, не интересовала, не возбуждала представителей сильного пола не то что интересной внешности, а вообще – никаких.

И вроде бы отдельно взятые черты ее лица были вполне нормальные: серые глаза, ровные зубы, пышные волосы... Однако все вместе смотрелось чуть ли не уродливо. В общем, Рая комплексовала, уходила с головой сначала в учебу, потом в работу. И, надо отдать ей должное, на службе ее ценили и прочили ей удачную карьеру.

Тетя Тамара реально оценивала ситуацию и неоднократно внушала дочери:

–?Раечка, тебе надо непременно родить! Причем только от красивого мужчины!

–?Мам, да что ты такое говоришь?

Поначалу Рая смущалась, поражаясь подобной откровенности матери.

–?Да, да! Ребенок должен быть красивым. Поэтому ищи идеального мужчину. И не затягивай! Тебе уже двадцать шесть!

–?Мам, я помню, сколько мне лет. Можно и не напоминать, – огорчалась Рая.

Поначалу она воспринимала материнские наставления чуть ли не как издевку, но со временем допустила такую мысль в свое сознание и стала обдумывать. А поскольку любые задачи, которые Рая ставила перед собой, ей решать удавалось, то она подошла и к этой непростой ситуации разносторонне и творчески.

В итоге ее решение выглядело следующим образом. Рая ездила на работу на электричке. Мы жили на окраине города, и удобней всего ей до работы было добираться именно электричкой. Несколько раз видела она красивого парня и внимательно приглядывалась к нему. Высокий, статный. И лицо – чуть ли не с обложки журнала. Бывают же такие красавцы в жизни! Ну, что ж! Если рожать, то именно от такого. И Рая ринулась в бой.