Анна Берсенева - Французская жена

– Что там на посторонних – ты к нам и то дорогу забыла, – заметила Таня.

– Да, я знаю, что виновата перед вами…

– Ничуть не виновата. Волнуемся мы только за тебя, вот и все.

– Но почему?

– Голову ты потому что потеряла, – вздохнула Таня.

– Наконец это произошло! – Мария засмеялась. – И я этому очень рада. Мне так хорошо, Таня! – выдохнула она. – Вот я смотрю сейчас на все это – на этот сад, на этот снег прекрасный и деревья в инее… И мне необыкновенно хорошо, и кажется, что жизнь впереди полна чего-то нового, и дух от этого замирает.

Заснеженный сад за окном тавельцевского дома в самом деле был прекрасен, и Мария действительно им любовалась, даже в том своем состоянии, которое поглощало ее теперь полностью, – в состоянии любви.

– Вы с ним хоть разговариваете? – снова вздохнула Таня. – Кто он вообще, ты знаешь?

– Гена занимается бизнесом.

– Само по себе это ни о чем не говорит. Маша, ведь здесь не Франция. У нас бизнес может быть делом всей жизни, всего ума и темперамента, а может – сплошным криминалом. Или может прикрывать безделье.

– Не думаю, что Гене необходимо прикрывать безделье. Он очень трудолюбив, это у него в крови.

– Ты-то откуда знаешь, что у него в крови?

– Гена из семьи сибирских староверов. А это много значит, я и до встречи с ним об этом слышала. Я в Париже записывала воспоминания одного старовера из семейства купца Бугрова. Он меня наладонному счету научил. – Она вытянула руку, загнула один палец, коснулась фаланги другого. – Староверы ведь даже счетами не пользовались, а до миллиона по своей наладонной системе считали.

– Ну, Бог с ними, с их счетом, а Гена-то твой при чем? – спросила Таня.

– Он с детства усвоил их представления о жизни, очень основательные. Он мне рассказывал – ребенком жил летом у дедушки в деревне и слышал, как в семье просили благословения на труд. Его дядя Степан утром говорил своему отцу: «Тятя, благословите косить».

– Тятя, косить… Все это, конечно, очень мило, – поморщилась Таня, – но довольно отдаленно. А что он такое сам, твой Гена, яснее нам от этого не становится. И тебе тоже.

– Мне – становится. Он…

Мария замолчала. Стоило ей вспомнить о Гене что-нибудь одно, даже самое маленькое, даже неважное – в чужих глазах, конечно, потому что в ее глазах было важным все связанное с ним, – и сразу вспоминалось остальное, накатывало огромной волною, и она захлебывалась в этой волне так счастливо, как в детстве захлебывалась в тех волнах, что катились на берег в Кань-сюр-Мер, и точно так же, как в детстве, ей хотелось в голос хохотать от счастья.

Сейчас ей вспомнилось, как она проснулась вчера утром и увидела, что Гены рядом нет. Она успела даже расстроиться, но тут же услышала его шаги в кухне. Потом зашумела вода. Мария оделась и вышла из спальни.

Наверное, он проснулся уже давно – волосы у него были влажные после душа, и весь он сиял утренней свежестью, бодростью. Это ощущение лишь усиливалось от того, что солнце сияло тоже – в окне у Гены за спиной.

Он мыл посуду, которую с вечера Мария мыть поленилась. Сначала они долго сидели перед телевизором, почти не глядя на экран, потому что целовались, потом им захотелось есть, она на скорую руку приготовила салат, поджарила стейки, и они ели, держа тарелки перед собой на весу над диваном. Когда Мария была маленькой, мама даже чай разрешала пить только за столом и только в положенное время, и она сказала Гене, что такой запрет странен, а он не согласился – да нет, все правильно, порядок в жизни должен быть… Потом они поставили тарелки на пол и снова принялись целоваться, потом… Ну, понятно, что потом. В общем, Марии, конечно, было не до грязной посуды.

И вот теперь эта посуда, уже чистая и блестящая, стояла на столике у раковины, и Гена вытирал ее белым хрустящим полотенцем.

– Проснулась? – весело сказал он. – Доброе утро. – И, кивнув на вымытую посуду, пояснил: – Зря мы на ночь оставили. Мне бабка рассказывала, в деревне у них, у кержаков, говорили: ночью бесы немытую посуду ищут, а как найдут – то-то им раздолье! И прыгают они в нее, и свадьбы в ней гуляют, и бесенят родят. А кто из такой посуды потом поест, тому они в рот заскочат, да и загубят запросто. Вот как!

– Но ведь это настоящие гигиенические правила! – засмеялась Мария. – Замени бесов на микробы, и это сразу становится убедительно.

– И так оно убедительно, – улыбнулся Гена. – Почему у кержаков никаких эпидемий никогда не было? А вот потому, что чужих к себе не пускали, посуду свою им не давали и сами из их посуды есть брезговали. Как их только не честили за это – мракобесы, мол. А в Европе, между прочим, в это время чума гуляла, испанка всякая, у нас тоже целые деревни выкашивало. А кержакам хоть бы что.

– Мне казалось, в России не принято, чтобы мужчина занимался домашними делами, – сказала Мария, глядя на вымытую посуду.

– Не знаю, как в России, а у наших староверов даже пословица была: «Жена мужу не прислуга, а подруга», – улыбнулся Гена. – Так что садись, Марья, завтракать будем. Я кашу сварил. Ты гречневую любишь?

Она вообще не любила кашу, но это не имело, конечно, никакого значения. Они были счастливы своей любовью – это было главным для обоих.

Мария встряхнула головой, прогоняя воспоминание. Как жаль было его прогонять! Но она и так не приезжала к Тане уже две недели, и было бы просто бессовестным смотреть теперь туманными глазами и улыбаться блаженной, явно не к сестре относящейся улыбкой.

– Гена будет здесь вечером, – сказала Мария.

– А почему с тобой не приехал?

– У него какие-то дела с утра. Что-то из его бизнеса. Он сказал, чтобы мы не ждали его к обеду.

– Ну и не будем, – решила Таня. – Да мы вообще-то и никого сегодня не ждем. Оля звонила, сказала, что не приедет – не хочет ребенка по холоду везти, он ночью кашлял, она ему врача вызвала. Данечка в детский сад пошел, теперь у него рабочий график. Думаю, скоро сопли польются, тогда его сюда и привезут. Но пока у меня здесь затишье. Отдыхай, Маша. Устала ты от своих страстей, я же вижу. Бледная совсем, глаза блестят, как у больной.

– Почему как у больной? – улыбнулась Мария. – Как у счастливой.

– Думаю, мои толстые щи уже готовы, – сказала Таня, вставая. – Сейчас будем знакомиться с результатами эксперимента. Мне всегда было интересно, что такое эти знаменитые щи с крупой, но без русской печки попробовать было невозможно.

Пока Таня вынимала из печки чугунок со щами, Мария стала накрывать на стол.

Несмотря на Танин интерес к старинным блюдам русской кухни, привычки у нее остались те, которые были воспитаны с детства во Франции, поэтому стол к ежедневному обеду накрывался так, как в нынешней России, Мария уже понимала, принято было его накрывать только по торжественным случаям.