Вера Копейко - Доверься, он твой

— Спасибо! Спасибо, милая вы моя…

Значит, больные в порядке, если они все в кукольном театре? А на подмосковных больных подействовало что-то другое. Не ее препарат. Слава Богу.

Завтра… Что она должна сделать завтра? Главное — машина. Она ей нужна рано утром в понедельник.

Она позвонит своему гаражному мастеру.

Что еще? Пока он будет чинить машину, она…

Нет-нет, больше ничего.

— У Василисы интересный голос. — Ксения Демьяновна подошла к доктору Верхотину в фойе сельского клуба. — Низкий, сильный. — Она улыбнулась. — Такими голосами хорошо руководить… мужчинами, например.

Василий Кириллович рассмеялся:

— Потому-то мой брат не сильно удивился, когда его дочь решила стать актрисой театра кукол. Она со дня рождения руководила всеми вокруг.

— Понимаю, — кивнула Ксения Демьяновна. — Ваша племянница захотела усовершенствовать свое мастерство. Вы сами видели, какую роль она играла. Точнее, скрывалась за фигурой куклы. Как она играла царицу!

Верхотин улыбался.

— Кто умеет дергать за веревочку, далеко пойдет, — улыбнулась и Ксения Демьяновна.

Она знала, о чем говорит. Разве не этим она сама сейчас занималась?

Они продолжили бы говорить, но коллеги по Дому на Каме кинулись к доктору Верхотину.

— Спасибо, доктор! Это такое удовольствие…

— А когда еще?…

— Ваша племянница похожа на вас как две капли воды! — Льстивый голос бывшей соседки Ксении Демьяновны перекрыл остальные. — Я буду ее лепить обнаженной!

— Уж не собираетесь ли вы в таком случае попросить позировать доктора Верхотина? — тихим насмешливым голосом заметила Ксения Демьяновна, оттесняя ее.

Все, кто слышал, рассмеялись. Ксения Демьяновна терпеть не могла эту особу. Может быть, потому, что ее вариант болезни Альцгеймера пугал. Беспомощность физическая, соединенная с пустословием, повергала в ужас.

Вернувшись в Дом на Каме, все разошлись по комнатам. Ксения Демьяновна поднялась к себе в мансарду. Прошлым летом доктор Верхотин согласился отдать Улановской-Веселовой отдельную комнату. Она нужна была ей не только для душевного покоя, но еще по одной причине. То, что задумала Ксения, требовало уединения.

Она была довольна собой. Две недели назад приезжала Катерина, она заметила, что дочь переменилась. Значит, она хороший кукловод.

Надев теплую пижаму в розовую клеточку, она легла, выключила лампу. Да, она все делает правильно. И продолжит делать.

Она пыталась заснуть, но перед глазами то возникали куклы на сцене, то в полудреме — Катерина. Наконец она поняла, что все равно не заснет, поэтому позволила себе вспомнить то, что проделала в конце прошлого лета. И что, на ее взгляд, уже принесло свой результат. Она видела это по лицу Катерины в ее последний приезд.

Прежде, когда Катерина приезжала к ней, Ксения Демьяновна начинала чувствовать то, чего не испытывала прежде. Она долго не могла найти точные слова.

"Неужели это чувство вины?" — однажды спросила она себя. Но внутренний протест, взметнувшийся из самых глубин, не позволил додумать до конца. С какой стати? Разве она в чем-то виновата! Она заболела, не кто-нибудь. Это ее жизнь нарушилась, это она…

Но чем дольше жила Ксения Демьяновна в Доме на Каме, рядом с такими же больными, анализируя возможные причины своей болезни, все отчетливее понимала: она виновата перед Катериной.

Она не собиралась ворошить прошлое, перетряхивать все, что прожито. Главное — осознать, что происходит сейчас.

Лежа в постели, гуляя по саду, принимая порошки, привозимые дочерью, она неотступно думала о Катерине. Не нравилось то, что видела. Бледное лицо с плотно сжатыми бескровными губами. В глазах блеск, но не тот, что красит женщину. У нее глаза, как у загнанного животного, она видела оленей с такими глазами, в Якутии.

— Мама, как ты себя чувствуешь? — спрашивала Катерина.

На самом деле, думала Ксения, ей следует спросить дочь об этом, причем давным-давно. Когда она взвалила на нее брата Федю…

— Гораздо лучше, — отвечала Ксения Демьяновна, не отрываясь от Катерины. Она видела, что блеск в серых глазах становился ярче. От удовлетворения — ее труды не напрасны.

Мать спросила Катерину:

— Кто-то еще занимается лекарством от моей болезни?

Внимательно смотрела в лицо дочери. До чего густо оно присыпано заботами! Так в прежние времена присыпали лица пудрой. Каким-нибудь "Лебяжьим пухом". Она помнила, как пудрилась бабушка, давно, очень давно. Ксения понимала: эти заботы не личные, не сердечные. Таких у Катерины нет, потому что они в ее возрасте придают тонус, даже коже. Не важно, какие они, простые или сложные. Работу гормонов не остановить.

— Кое-кто занимается, — попыталась уклониться от ответа Катерина.

— Я никого не знаю? — Мать решила зайти с другой стороны, переключить внимание на себя.

— Ты? — с некоторым удивлением переспросила Катерина. А Ксения Демьяновна порадовалась за себя: что ж, пока не утратила форму. Видимо, сенильная бляшка не выросла на том участке мозга, с насмешкой подумала она, который отвечает за профессиональные навыки. — Как ни странно, да, — ответила Катерина и по-новому взглянула на мать. — Светлана Полякова. Может, помнишь, она приезжала к нам на дачу? Редкий случай — ты тоже была там. — Дочь усмехнулась.

Этот фыркающий звук отозвался в виске Ксении Демьяновны, его заломило. Да, она не часто заворачивала на дачу — такое совпадение.

Мать наблюдала, как оживает лицо Катерины. Она давно поняла то, что недоступно многим, если не большинству родителей взрослых детей. Они обижаются — сыновья и дочери редко говорят с ними о чем-то. Но о чем? Общих тем почти нет. Так найдите, и они тотчас отзовутся. Визит вежливости превратится в осмысленную встречу двух взрослых людей.

— Конечно, помню, — сказала Ксения Демьяновна. — Но я думала, она чистой воды химик-аналитик. Она работала в каком-то традиционном НИИ.

— Все правильно. — Было видно, как охотно говорит Катерина, значит, думала об этом, отметила Ксения Демьяновна.

— С какой стати она занялась препаратом от болезни Альцгеймера? Какие-то знакомые…

— Случайно! — В голосе Катерины она уловила досаду и что-то еще.

Неужели отчаяние? Ксении Демьяновне это не нравилось. Когда это чувство врывается в твое дело, результат его под угрозой. Отчаяние — сигнал, что мозги, даже чистые, без сенильных бляшек, с совершенно здоровыми нервными окончаниями, усмехнулась она про себя, дают сбой.

— Расскажи, — попросила мать.

— У них в институте синтезировали целую группу препаратов. Одно соединение, с которым работала и Светлана, подхватили медики. — Катерина поморщилась. — Я думаю, они увидели в нем сходство с американским такрином. Ты знаешь это лекарство. — Теперь поморщилась мать. — Все говорят, — сказала Катерина, взглянув на лицо матери, — что оно не слишком безобидно. Надвигалась международная конференция в Стокгольме. Там собирались со всего мира те, кто занимается болезнью Альцгеймера. Нашим надо было что-то привезти. Молодая красивая Светлана Полякова поехала и доложила, как надо.