Дарья Лаврова - Текила-любовь

Димка привёл её в «Симбад». Странно. Почему она отказалась от пива?

– Ты надолго здесь? – спросил Димка, пытаясь быть равнодушным.

– Я бы и не уехала отсюда, а теперь не знаю, что буду делать. Сдам сессию, если получится, заберу документы и переведусь, наверное. Если не сдам, всё равно переведусь, хоть и потеряю год. Дим, не спрашивай меня об этом. Я не хочу об этом говорить. Извини. Давай поговорим о чём-нибудь другом. Как Катя?

– Нормально…

Повисло молчание. Настя ни разу не посмотрела ему в глаза – всё время куда-то в сторону, будто искала предлог, чтобы сбежать. Он знал, что ему будет тяжело, но не думал, что настолько… Любая мысль о ней причиняла боль, каждое холодное слово этого, никому не нужного, диалога…

– А помнишь, как мы кидали бутылки с балкона? – вдруг спросил Димка.

Настя вздохнула и, ничего не ответив, молча ушла в сторону одиннадцатого блока.

В следующий раз он встретил её через неделю, когда сдал зачёт по летней практике. В зачётке, в графе «в качестве кого работал», аккуратным почерком дяди Ромы было выведено слово «слесарь». Дима спускался по лестнице с Кристиной и Юлей. Шутил, смеялся, поддевал – как было всегда.

– Давай-давай! – говорил он Кристине. – Это резец называется!.. Вы до Ленинского идёте?

– Да, – ответили девочки. – Пешком.

– Я тоже. А где Юлька?

На первом этаже он увидел Настю, и весёлая беззаботная маска, которую он так отчаянно пытался натянуть себе на лицо, упала. Глядя на тёмные волосы, аккуратно собранные в хвост, на голые руки, на загорелую полоску кожи над джинсами, всё внутри сжималось от любви. Бессильной, отчаянной и потерянной. Чем больше он запрещал себе думать о ней, тем сильнее хотел её, хотел быть рядом. Так сильно, что начинало постепенно отходить на второй план то, что она – его сестра, и то, что это аморально. Стоило об этом подумать, как голова начинала дико болеть, а сердце странно покалывать. Подобных эмоций не вызывала ни одна девушка, ни одна не понимала его так, ни одна не чувствовала его, как Настя.

Димка видел её почти каждый день три с лишним года и все три года проходил мимо, не зная, что может скрываться за дьявольскими чёрными глазами, не зная, как сильно может любить именно эту девочку. Тогда – лохматую, в рваных джинсах и с проколотой бровью; теперь – почти такую же, только более взрослую и близкую ему.

Димка вышел из универа, провожая глазами Настю. Она стояла у раздевалки, что-то искала в сумке и, наверное, не видела его. Нарисованная девочка, каждая черта её просилась на бумагу. На миг Димке показалось, что всё наоборот. Не Настя – нарисованная девочка, а всё вокруг – огромный рисунок, гигантская декорация. Настя же одна – настоящая, реальная, любимая, которую любить нельзя. Ему нельзя.

Он не спал до трёх ночи. Из его окна были видны балконы одиннадцатого блока, в том числе – на шестом этаже, с которого они с Настей, мерзопакостно хихикая, кидали пустые бутылки.

Я умираю по тебе, моя смугляночка, я люблю в тебе даже то, что любить нельзя… Дима пил водку с Андреем и смотрел в окно, пока образы не перестали расплываться перед его глазами. Последнее, что он видел, была девушка на том бледно освещённом балконе. Она вышла туда не больше чем на три минуты, потом раздался звук битого стекла, и девушка медленно ушла обратно.

Он проснулся в час дня. Казалось, за ночь ничего не изменилось, только за окном было светло. Катя сидела за компьютером в той же позе, в какой её видел Димка перед тем, как уснуть. Она постоянно сидела в Интернете и с кем-то переписывалась. Димка достал рисунки, которые Анька вернула ему месяц назад. Два из них – с Настей, он сжег в лесу. Он ненавидел их. Тогда, три года назад эти рисунки были знаками – предсказаниями, к которым он предпочел не прислушиваться и принял за игру своего воображения. Третий рисунок – самый мятый и потертый – Димка оставил. В последний момент почему-то дрогнула рука, а потом завибрировал мобильник в заднем кармане. Андрей сказал, что видел Настю в поликлинике и что она неважно выглядела.

…Спустя два дня утром к одиннадцатому блоку подъехал «Москвич», за рулём которого сидел Саша. Машка с Настей медленно выходили из общежития, таща за собой чемодан с одеждой и папку с документами. Два дня назад она написала заявление об отчислении по собственному желанию.

– Стой здесь, ничего не трогай. Тебе нельзя, – серьёзно пригрозила Машка, направляясь к машине. – Сейчас Сашенька всё сам отнесёт.

– Как скажете, – равнодушно ответила Настя.

Две ночи подряд Насте снились кошмары, от которых она просыпалась в ледяном поту и слезах – ей снилось, что у неё отнимают Димку и ребёнка, и даже ей самой непонятно было, с кем из них больнее расстаться. Тогда Машка ложилась рядом с ней, обнимала её, и оставшуюся ночь Настя спала спокойно – кошмары не снились, а снилось море. Ей никогда раньше не снилось море, с золотистым песком, с ракушками на пляже – оно было похоже на Черное море в Анапе, где она отдыхала с родителями в четыре года. А еще ей снился какой-то мальчик-ровесник – он дерзко хватал ее за руку и тянул целоваться в кусты.

Саша с Машей взяли дорожные сумки и потащили их к машине. Настя медленно шла за ними. На крыльце у магазина сидел Димка и курил, а вывеска «Coca-Cola» всё так же лениво поскрипывала над головой. Настя прошла мимо, сдерживая слёзы и желание повернуться и посмотреть на него. В последний раз.

– Настя! – крикнул он, подходя к ней. – Привет.

– Привет, – сухо ответила она, не поднимая глаз.

– Как дела?

– Нормально.

– Андрюха видел тебя вчера в поликлинике. Ты неважно выглядишь… У тебя проблемы?

– Нет. Никаких!

– Ну ладно… – вздохнул он. – Домой едешь?

– Да, – вздохнула она. – Когда свадьба?

– Через месяц.

– Понятно. Ну, что ж, желаю счастья, – сказала Настя и решительно пошла к машине, где её уже ждали. Настя чувствовала, что Димка шёл за ней, и никак не могла понять одного: зачем?

Саша включил «Аэросмит» и начал заводить машину. Настя сидела, стараясь не смотреть на Димку. Он всё стоял там. Потерянный мальчик. Она и не знала, что может так сильно полюбить этого лохматого мальчика с чёрными глазами, что этот весёлый и отвязный парень станет ей настолько близок. Настя посмотрела на Димку сквозь стекло. За полгода чувства никуда не делись – остались прежними. Он стоял у железного забора рядом с автостоянкой.

– Сашенька, поехали уже… – попросила Машка.

«Я люблю тебя, очень, до самой последней страницы…» – пронеслось в голове Насти.

– Это ещё не конец… – вслух ответил Саша, читая её мысли и выезжая на Ленинский проспект.

Аню дико раздражала хорошая девочка Катя, будущая жена Димки. Казалось, эта неприязнь родилась в ней с самых первых секунд их общения почти три года назад. Весь этот чистый образ, внешность карамельно-смазливой пятнадцатилетней блондиночки из американских сериалов восьмидесятых годов, все её правильные слова и поступки были настолько идеальными, что возникало сомнение в их реальности. Но это было давно. Теперь, будучи на втором месяце беременности, Катя вела себя более чем странно. Так не ведут себя беременные! – заметила Анька. Впрочем, она заметила давно не только это.