Наталия Рощина - Лучше не бывает

В ее жизни все было слишком предсказуемо. В свои тридцать пять она перестала парить в облаках. Поиск идеального мужчины завершился около года назад. С тех пор она чувствовала себя одинокой и несчастной. Надежда умирала, а вместе с ней угасала красивая отчаявшаяся женщина. С каждым годом это становилось все заметнее, но сил на борьбу почти не осталось. И вот, когда она почти сдалась, явился Он. В глазах Дмитрия Полина прочла желание подарить ей сказку, в которую она запретила себе верить. Полина боялась обмануться, но отказаться от шанса обрести счастье боялась еще больше.

– Поверьте, я не причиню вам зла. – Шахов продолжил мягко, но настойчиво наступать. Он старался поймать ускользающий взгляд Полины. Женщина нервничала. Ему это казалось хорошим знаком. Он сумел зацепить ее. – Вы не пожалеете. Я не дам вам повода, ни единого.

– Звучит заманчиво, – Полина улыбнулась, – только это не в моем стиле. На что вы вообще рассчитывали?

– На то, что смогу убедить вас.

– Вот так, за пять минут? Это несерьезно, Дмитрий Павлович. Не в моих правилах соглашаться, когда я ни в чем не уверена.

– Отступите от правил. – Она запомнила его имя! Это уже что-то. – Поверьте, я – особый случай!

– Интрига за интригой.

– Я все расскажу, только дайте мне шанс. – В его глазах мелькнули чертики. Предвкушая легкую победу, Шахов расслабился. Волнение окончательно улеглось. – Коридор издательства – не лучшее место для разговора. Я знаю, где мы можем основательно поговорить. Соглашайтесь!

– Простите, но я вынуждена отказаться.

– Вы не можете со мной так поступить! От вашего согласия зависит слишком много. К тому же я не сделал вам ничего плохого. Не отталкивайте меня так сразу.

– Извините, я должна идти. – Чего ей стоило отказаться!

Полина решила, что ни в коем случае нельзя соглашаться сразу. Это все испортит. Все! Она вкладывала особый смысл в это короткое емкое слово. Она не могла ошибиться – сама судьба привела к ней красивого, полного загадок мужчину. Воробьева чувствовала, что он так просто не отступит. Значит, она может покапризничать. Повернувшись, медленно, с достоинством зашагала по коридору. Стук ее каблуков не поспевал за гулкими ударами взволнованного сердца.

Она ожидала, что Дмитрий позовет ее. Тщетно. Полина едва сдержалась, чтобы не оглянуться. Она скрылась за дверью и только теперь почувствовала, как дрожат колени. Какие жертвы ради сохранения достоинства! Едва добравшись до своего рабочего стола, Воробьева огорченно вздохнула. Жаль. Она так и не узнала, что было нужно этому странному мужчине. Он не захотел настоять на своем. Значит, все только слова. Надуманная важность. Опять все разбилось о прочную стену ничего не значащих слов.

До конца рабочего дня Полина тщетно вчитывалась в ровные печатные строки. Смысл прочитанного ускользал от нее. В очередной раз, взглянув на часы, она быстро собрала рукопись в стопку. Подравнивая края, постучала о стол и с облегчением отложила внушительную по объему работу. Полина заканчивала редактировать роман одного из авторов, которого издательство печатало с удовольствием. Написан он был паршиво, правки было много, но сюжет, как всегда, потрясающий. Именно из-за этого, зная, что шероховатости пригладят редакторы, издательство шло на сотрудничество.

Полина всегда удивлялась, насколько человек может быть субъективным к результатам своего труда. Ей было нелегко убеждать этого автора в необходимости поправок. Ему нравилось все, что он писал. Его воля, он бы отправлял рукопись в печать, минуя редакторские и корректорские правки. Этот новомодный гений считал, что корректоры и редакторы – придирчивые особы, не обладающие вкусом, чутьем времени. Сами ни на что не способны. Только на то, чтобы критиковать. Им бы лишь найти неправильный оборот и пропущенные запятые. Парятся, так и не создав ничего своего. Всю жизнь барахтаются в водовороте чужих мыслей. Будучи выше этой, по его мнению, надуманной, суеты, автор писал роман за романом. Его работоспособность поражала. Этот роман был четвертым. Полина в очередной раз пыталась придать его произведению законченный, а главное, легко читаемый вид.

Удивительным было то, что первые три имели успех. Читатели раскупали романы этого автора на «ура». Воробьева не слишком гордилась тем, что в какой-то степени была причастна к его признанию. Она была уверена, что такой успех недолговечен. Слишком очевидным было желание автора писать так, чтобы снизойти до самой неизбалованной аудитории. По мнению Полины, настоящий писатель обязан поднимать читателя на более высокий уровень. А этот с удовольствием писал низкосортные кровавые детективы. Сюжеты закрученные, с неожиданной развязкой, но, как казалось Воробьевой, лишенные какой бы то ни было этики, морали.

Автор оспаривал особый взгляд на построение сюжетных линий. Читая очередную рукопись, Полина не могла не заметить, что она полна штампов. Ни одно из прежних замечаний редактора не было учтено. Предстояла кропотливая работа по переписыванию произведения. Руководство знало, что она справится в рекордно-короткие сроки, как того требуют планы издательства. Но сегодня кровавые разборки на страницах романа особенно раздражали Полину. Ей было жаль тратить время на возомнившего себя гением тривиального писаку.

– Что, Полина Сергеевна, на сегодня достаточно? – За соседним столом, заваленным бумагами, книгами, журналами, восседал Марк Иосифович. Его язвительные комментарии относительно авторов и их творений давно стали делом привычным. Правда, произносились они лишь в узком кругу проверенных временем редакторов. Спорить с начальством Марк Иосифович не считал возможным.

– Да, перед глазами пелена. Устала. – Полина лукавила. Дело было не в усталости, а в отсутствии душевного покоя. Его нарушил странный мужчина, которого она никак не могла забыть. Стоило ей начать вчитываться в рукопись, как с листа на нее смотрели насмешливые карие глаза. В них была сила, уверенность и… ей не могло показаться – восхищение!

– Отдохните, Поля, – Марк Иосифович указал на внушительные стопки на своем столе. – Иначе все это может просто привалить. Отвлекитесь от перлов современных гениев пера. Черт с ними!

Марк Иосифович считал, что в наши дни не написано ни одной хорошей книги. Он иронично воспринимал шумиху вокруг сомнительного качества произведений. Падение нравов и отсутствие принципов, по его мнению, способствовало развитию низкопробной литературы. Поэтому к своей работе в последнее время относился с прохладцей. Часто ворчал, что лучшие годы позади, что раньше работа приносила удовлетворение, а сейчас стала средством к более чем скромному существованию.