Светлана Демидова - Игрушечное сердце

Артур тоже помолчал немного, обдумывая услышанное, а потом спросил:

– А ты мог бы представить, чтобы твоя Марина скрывала от тебя еще одного мужчину?

– Нет, – уверенно сказал Виктор.

– Вот и я не могу представить, чтобы Дана скрывала от меня мужа. Такие, как она, никогда не изворачиваются. Нет у нее, кроме меня, никого.

– Тогда давай считать, что этот… Никитич… Козлов ей брат! Двоюродный, например…

– И что?

– И то! Найдем его и спросим, где Дана! Только не сейчас…

– Почему?

– Да потому что ты… пьян… в хлам… Я, похоже, тоже…

Владимир Никитич Козлов лежал поперек дивана и храпел так, что настенный календарь с портретом полуголой девицы мог запросто лишиться одной из своих кнопок. Мощный поток воздуха, который Козлов выдувал раззявленным ртом прямо под этот календарь, выгибал его дугой, и казалось, что девица со строгой периодичностью неприлично выпячивает свою грудь.

Юсупов подошел к счастливо спящему, схватил его за полы распахнутой фланелевой рубахи в крупную клетку и резко посадил на диване. Козлов покачался из стороны в сторону и рухнул точно в то же самое положение. Девица на календаре мгновенно выпятила грудь. К Виктору подошел Артур, и они уже вдвоем подняли хозяина комнаты с его помятого ложа и прислонили к стене. Затем Виктор с большим чувством отхлестал Козлова по щекам со словами:

– Да очнись ты, сволочь пьяная!

– Честно говоря, мне кажется, что мы тоже еще не до конца протрезвели после вчерашнего, – буркнул Артур.

– Ну… против него-то мы – как стекла!

Юсупов отвесил Козлову еще один увесистый шлепок, и тот наконец открыл мутные глаза. Он еще явно ничего не соображал, но Артур нетерпеливо спросил:

– Где Дана?!

Мутные глаза уставились на него, но проблеска сознания в них так и не появилось. Виктор схватил стоящий на столе электрический чайник и вылил все содержимое прямо Козлову на лицо. Тот смешно отфыркнулся и слабо отмахнулся от непрошеных гостей рукой, будто от нечистой силы. Поскольку «нечистая сила» сгинуть не пожелала, он нашел в себе мужество спросить:

– Чё надо?

– Дана где? – опять спросил Артур.

– Дана? – удивился вопросу «нечистой силы» Козлов. – А на что она нужна?

– Не твое дело, на что! Говори, где она!

Владимир Никитич потряс мокрой головой, оглядел не менее мокрую постель и сказал вовсе не то, что от него требовалось:

– Чё наделали-то?

Юсупов опять сильно тряхнул его за полы расстегнутой рубашки и опять сказал:

– Если ты сейчас не скажешь, где Дана, я тебя размажу по твоей голой тетке! – Поскольку Козлов явно собрался найти среди них голую тетку, Виктору пришлось гаркнуть во все горло: – Где Дана?!!

– Дык… кто ж знает… – отозвался Козлов, жутко скривился и схватился за голову, которая, видимо, здорово болела.

– А ты-то кем ей будешь, морда?!

– Я-то? Я-то муж… а вот ты… кто?

Юсупов тут же перевел взгляд на Артура и быстро сказал:

– Не верь, Турок! Дана и этот… они несовместимы… Да и фамилии у них разные…

Взгляд «этого» опять потерял осмысленность, и Козлов снова кулем завалился на мокрую, сбившуюся в комок постель. И теперь уже Артур, кусая губы и морщась, начал трясти пьяного, чтобы добиться от него каких-нибудь сведений о Дане. Виктор огляделся по сторонам. Запущенная комната производила удручающее впечатление. На столе, покрытом потертым обрывком обоев, в беспорядке валялись остатки еды, но зато ровным, красивым строем стояли пустые бутылки от самой дешевой водки. Два стула, смешно прижавшиеся друг к другу, были завалены несвежей одеждой. Из-за давно не мытого, серого, в волнистых потеках оконного стекла комната казалась наполненной жидкой дымкой, будто ясный летний день в отдельно взятом жилище Владимира Никитича был тускл, пасмурен и туманен. Лишь сквозь маленькую, непонятно откуда взявшуюся в грязных наслоениях на стекле дырочку пробивался тонкий и удивительно прямой солнечный лучик. Оценив его дерзновенность, Юсупов не смог сдержать улыбки и проследил за живым золотистым указателем. За стеклянным забором бутылок что-то ярко блеснуло. Оставив почти бесчувственного Козлова на Артура, Виктор с интересом заглянул за строй пустой тары и похолодел. Взгляд первым делом выхватил брошку с жемчужиной, которая принадлежала его матери. Конечно, такие брошки выпускались не в одном экземпляре, но все же ему никогда больше не приходилось видеть подобной. Да, конечно, она материнская… Вот же погнутый кончик завитка, окружавшего жемчужину…

Виктор взял в руки странную куклу, обнаруженную на столе Козлова, и вгляделся в нее пристальней. Он узнал и узоры серебристой парчи. У матери было такое платье. Когда он был еще не Виктором, а маленьким Викой с локонами и шелковым бантом на груди, он очень любил это платье, потому что мать в нем казалась ему королевой сказочного Серебряного царства. Сейчас Юсупову захотелось расшибить эту куклу о стену, как он поступил с той, которую ему показала Лариса. Но эту не разобьешь… Тряпичная, мягкая… Чем-то похожа не тех, которые мать хранила в тяжелом деревянном сундучке, оставшемся со времен ее детства.

Виктор хорошо помнил, как мать достала этот сундучок из кладовки, чтобы предложить ему вместо красавицы Марты взять во двор кукол, сделанных руками ее бабушки. Но он, взглянув на Прекрасного Принца с кирпичным румянцем, на поблекшую Фею Цветов и Пионерку с желтыми нитяными косами, наотрез оказался. Их никак нельзя сравнить с Мартой. Он, маленький Вика, тогда должен был принести в жертву двору нечто более важное и значительное, нежели жалкий прабабкин самодел. Тогда он, конечно, вряд ли мыслил такими категориями, как принесение жертвы, но чутьем понимал, что принцы с феями и пионерками ему никак не подойдут. Мать потом убрала деревянный ящичек с куклами обратно в кладовку и больше никогда не доставала. Сейчас Виктор понимал почему. Именно с этого его пренебрежения прабабкиными поделками и твердого решения настоять на своем и началось их с матерью отчуждение. Сундучок ей об этом напоминал бы, а потому самым правильным решением было – опять убрать его с глаз долой.

Но почему эта, тоже явно самодельная кукла в серебристом парчовом платье, так тесно связанная с его матерью, оказалась вдруг в комнате еще достаточно молодого алкаша Козлова? И какое отношение все это имеет к Дане?

Виктор покрутил в руках мягкую, податливую куклу. Откинувшиеся волосы обнажили две жемчужинки, приклеенные к тем местам, где должны быть уши. Сердце Юсупова резко ухнуло вниз. Маришка часто надевала такие сережки. Он их очень любил, маленькие жемчужинки в перламутровых завитках ушек своей возлюбленной… Но нет… Уж с Маришкой эта жуткая кукла никак не может быть связана… Уж жемчужных серег в магазинах покупай – не хочу… С другой стороны… Марина жила у его матери… Тогда что же это за кукла такая странная… жуткая… с материнской брошкой, с серьгами, как у его погибшей девушки… И внутри тельца пальцы чувствуют… твердое… будто что-то в нем зашито…