Анна Берсенева - Игры сердца

Что это значит, Иван не понимал.

Он не узнал у Прасковьи ни номера общежития, ни хотя бы названия улицы, на которой оно расположено. Но это как раз не казалось ему сколько-нибудь серьезным препятствием.

У длинного здания, которое тянулось вдоль площади – судя по всему, это были старинные торговые ряды, – Иван сразу увидел женщину, которая красила стену. А если бы не увидел ее на площади, то увидел бы в другом месте; шла же здесь какая-нибудь стройка.

– Не подскажете, где живет Северина Василькова? – спросил он у малярши. – Где-то в строительном общежитии.

– Северина? – Женщина посмотрела на него с любопытством. – А вам зачем?

По ее тону и взгляду было понятно, что имя это ей знакомо. В том, что девушка с таким именем в Ветлуге одна, Иван не сомневался.

– Она мне нужна.

Он ответил так только для того, чтобы отвязаться от любопытной малярши. Но едва он произнес эти слова, как сразу понял, что они – правда.

Северина была ему нужна, и это было так даже в то время, когда он совсем о ней не вспоминал. А почему это так, Иван не знал, и зачем она ему нужна, не знал тоже.

– Ну-у… – протянула женщина, покачивая валиком, который только что окунула в краску. – Далеко она теперь. Не найдете.

«Значит, правда», – подумал Иван.

До сих пор он надеялся, что Прасковья соврала с какой-нибудь неведомой женской целью.

– Далеко – это здесь, в Ветлуге? – уточнил он.

– А зачем вам? – снова спросила малярша.

Может, она была Северининой подругой, и поэтому не хотела сообщать постороннему человеку, что та в тюрьме. Ну да, наверное, в таких вот расспросах незнакомого мужчины ей виделась интрига. Или она и слов таких не знала?

Иван рассердился на себя за то, что подобные мысли плавают в его голове, как никчемные рыбы.

– Может, вы мне все-таки скажете, где она живет… жила? – спросил он. – Девушка, мне правда очень нужно!

Девушка сжалилась над ним и объяснила, как найти общежитие стройуправления. Из ее объяснений следовало, что оно находится в новом районе; туда он и направился.

И пока блуждал между унылыми, однообразными, разительно отличающимися от зданий в центре панельными домами, которые сплошь были покрыты серыми потеками, будто на них с неба лили помои, и пока поднимался по заплеванной, насмерть пропахшей мочой лестнице, и пока шел по недлинному общежитскому коридору, обходя встречных, пьяных и трезвых, – воспоминания не оставляли его, и он не понимал, как такое может быть, чтобы случайная встреча и связь так задели его сознание и восстали бы вдруг из памяти в самый неожиданный момент.

Он был уверен, что застанет Прасковью дома. И что Северину увидит уже сегодня, был уверен тоже. Откуда такая уверенность, Иван не знал, но у него не было в этом сомнений.

– Смотри-ка, приехал, – без удивления сказала Прасковья, когда он вошел в комнату. – Ну заходи, раз так.

Комната, в которую он вошел, была тесная, с низкими, как во всех панельных пятиэтажках, потолками. Кроватей в ней было только две.

Вернее, три: в углу стояла еще деревянная детская кроватка с решеткой. Кажется, в ней спало не одно поколение детей: краска на ней кое-где была обгрызена, а в остальных местах облупилась, передняя решетчатая стенка была надставлена несколькими дощечками – наверное, чтобы ребенок не мог из этой кроватки вылезти.

Кроватка была пуста.

– Прасковья Тихоновна, мне надо поговорить с Севериной, – сказал Иван.

Говоря это, он смотрел на детскую кроватку. Он не мог отвести от нее взгляд. Во всем ее виде была такая неизбывная, такая беспросветная нищета, преодолеть которую было невозможно. Во всяком случае, ее никак не могла бы преодолеть девушка со странным именем, странными стихами и нездешним взглядом.

Он вспомнил, как она спала на полу в мастерской, как ела яичницу и не могла наесться, вспомнил зашитые стрелки на ее колготках – все он, оказывается, помнил о тех нескольких часах, которые знал ее! – и ему стало страшно.

«Да что ж я наделал-то?» – подумал Иван.

– А как ты с ней поговоришь? – по-деревенски вздохнула Прасковья. – В тюрьме ведь она. Как же тебя к ней пустят?

– Как-нибудь. Где у вас тюрьма?

– Ишь, быстрой какой! – хмыкнула Прасковья. – Прямо сейчас, что ли, пойдешь?

Он не ответил. Ему не хотелось произносить глупые, ни для чего не нужные слова.

Кажется, Прасковья правильно поняла его молчание.

– Ну, пошли, – вздохнула она. – Провожу уж.

Она встала из-за стола – когда Иван вошел, пила чай, наливая его из большого расписного чайника в чашку, тоже большую и расписную, – накинула на голову серый пуховый платок и потянулась к вешалке, на которой висело пальто.

– Я сам, – остановил ее Иван. – Адрес скажите.

Она не стала возражать. Эта невозмутимая женщина нравилась ему все больше. Вернее, нравилась бы, если бы он мог сейчас думать о чем-то постороннем.

Прасковья объяснила, где находится тюрьма, и он вышел из комнаты, ни о чем больше не спросив.

Иван не знал, правильно ли то, что он делает, но других действий для себя не представлял.

Он снова оказался в старой части города и ехал между теми же прекрасными домами, на которых, несмотря на облупленную штукатурку, отдыхал глаз. Начался дождь. В октябре темнело быстро. Пока Иван добрался до цели, тюремное здание уже едва виднелось в густых сумерках.

Он был уверен, что его немедленно пустят к Северине. Но никто его пускать не собирался.

Дежурный у входа в СИЗО даже удивился его вопросу. То есть удивился бы, если бы мог удивляться.

– Что значит – как увидеть? – Он недоуменно посмотрел на Ивана. – Вам что, свидание разрешено?

– Я и прошу, чтобы разрешили, – ответил Иван.

Еще заканчивая эту фразу, он уже понял ее глупость. Дежурный лишь подтвердил, что понял он правильно.

– Ну так это не меня просить надо, – пожал плечами тот.

– А кого? – злясь на себя за собственный идиотизм, спросил Иван.

– Следователя. Только это завтра уже. Сегодня-то рабочий день закончился, – сердобольным тоном, как слабоумному, объяснил дежурный. И, с интересом взглянув на Ивана, спросил: – А вы ей кто будете? Я в том смысле, что свидания только родственникам, и то не всем и не всегда.

Иван вышел на темную улицу в такой ярости на себя, что готов был стукнуться головой о ближайшую крепкую стенку. Но не стукнулся, конечно. Следующее дело, которое он должен был сделать, требовало ясной головы.

Детдом он нашел сразу – найти что бы то ни было в этом крошечном городке не составляло труда.

Несмотря на вечерний час, заведующая была у себя в кабинете.

– Вот, хотят девочку у нас взять, – сказала она едва ли не в ту самую минуту, когда Иван вошел и поздоровался. – Письмо прислали из Калининграда. – Она показала на лист бумаги, лежащий перед нею на столе. – А разве по письму поймешь, что за люди? Притвориться-то легко, бумага все стерпит.