Екатерина Вильмонт - Артистка, блин!

Тут появился Стас.

— Как вкусно пахнет! Ох, мы же привезли вам голландскую селедку, сейчас принесу!

— Варь, тебе тоже не мешало бы душ принять. Вы что, миловались на горной дороге?

— Мама! — залилась краской Варя.

— У тебя вид совершенно недвусмысленный. Живо в душ!

Вернулся Стас.

— Вот, Анна Никитична, держите! Я даже не думал, что у меня такая красивая теща.

— А вы полагали, что я уже старая грымза? — засмеялась Анна Никитична, чрезвычайно довольная комплиментом.

— Боже упаси! А где Варежка?

— Я погнала ее в душ. Стас, почему вы говорите шепотом? Боитесь разбудить Никиту?

— Конечно.

— Да его пушками не разбудишь.

— А как вы думаете, если я утром сам его разбужу и поговорю с ним серьезно, по‑мужски, объясню, что нельзя так терзать маму, а? Пусть сразу, как глаза продерет, увидит не ее, а меня?

— Да, пожалуй… Только Варе не говорите, она начнет верещать.

— А когда он просыпается?

— Обычно в семь утра.

— Вот и отлично!

— А вы сами проснетесь?

— А как же! Я всегда просыпаюсь тогда, когда нужно, — обезоруживающе улыбнулся Стас.

Утром Стас тихонько встал и пошел на второй этаж. На часах было без пяти семь. Он приоткрыл дверь детской, заглянул. Никита спал на боку, лицом к стене. Рядом с кроватью стояло кресло. Он сел. Мальчик не пошевелился. Стас опять глянул на часы. Ровно семь. Он протянул руку и слегка потрепал мальчика по плечу. Тот дернулся, повернулся на другой бок, открыл глаза и вскрикнул:

— Ой, вы кто?

— Стас Симбирцев, тот самый, которого ты ненавидишь. Правда, не знаю пока за что. Вот и пришел разобраться.

— Я по‑русску не понимай.

— Врешь, парень, все ты понимаешь. И давай‑ка поговорим по‑мужски.

Никита хотел что‑то сказать, но Стас сразу перебил его.

— Давай сначала я скажу, а уж потом ты. Просто по старшинству.

— А мама где? Она приехала?

— Мама еще спит, мы ночью приехали.

Никита во все глаза смотрел на взрослого здоровенного дядьку, который отнял у него маму. И что мама в нем нашла?

— Так вот что я хотел тебе сказать, брат. Ты очень везучий парень. У тебя изумительная мама. Добрая, умная, красивая и здорово талантливая. К тому же обожает своего сыночка. А сыночек что? Сыночек ее мучает.

— Все вы врете!

— Что это я вру?

— Она меня не любит, она меня бросила, и это вы виноваты!

— Давай разбираться, кто в чем виноват. Ты чего хочешь? Чтобы все было как раньше, правильно?

— Правильно!

— Ты, выходит, раньше был счастлив, так?

— Так!

— А теперь ты самый несчастный?

— Да!

— И ты хочешь, чтобы мама, добрая, любящая и, я уверен, очень любимая мама была несчастной всю оставшуюся жизнь?

— Почему это она будет несчастная? Из‑за вас?

— Ну, в какой‑то степени и из‑за меня, потому что она меня любит, но, главное, мама актриса, причем очень талантливая, играть в кино и в театре она мечтала с детства, но ей сперва не повезло, и она смирилась с этим и научилась жить по‑другому, встретила твоего папу, родила тебя. Но потом случилась беда, погиб твой папа, она осталась одна, с тобой малюсеньким на руках, и нашла в себе силы освоить новую профессию. Но талант ведь никуда не делся… И вдруг Фортуна ей улыбнулась. Ты, кстати, в курсе, кто такая Фортуна?

— Богиня судьбы, с колесом.

— Молодец, брат! Так вот, Фортуна вдруг улыбнулась маме, ее пригласили в кино, потом в театр, мечта начала сбываться. Так что же, маме надо все бросить и вернуться сюда, чтобы ты был доволен?

Никита молчал.

— А тут еще и мне Фортуна улыбнулась. Я встретил твою маму и полюбил буквально с первого взгляда. И она меня полюбила. Ты подрастешь немного и поймешь, что любовь к взрослому мужчине совершенно не мешает нормальной женщине любить своего сына.

— Я понимаю, это секс.

— Господи помилуй! — воскликнул Стас.

— Но у мамы уже был секс с Эмми, и он ничему не мешал, а вы…

— Фу, парень, как нехорошо!

— Что нехорошо?

— Знаешь, кто ты теперь? Доносчик — собачий извозчик.

Никита вспыхнул.

— Запомни: настоящий мужчина никогда, ни при каких обстоятельствах, не смеет говорить такие вещи о женщине, тем более о матери. К тому же ты вряд ли понимаешь разницу между любовью и сексом.

— Вы что, учить меня будете? Может, еще и пороть?

— Пороть? Нет, я тебя пороть просто права не имею, как бы мне иной раз этого ни хотелось, — рассмеялся Стас. — А вот на словах поучить тебя уму‑разуму — милое дело. Пойми, чудила, ты уже маму запугал совсем…

— Никого я не запугивал, а если вы и ваше дурацкое кино ей дороже, чем я, то пусть! У меня есть бабушка, и мы даже очень прекрасно обойдемся!

— Ты все сказал?

— Да!

— А мне еще охота поговорить. Кстати, «очень прекрасно» говорить нельзя, неграмотно, но это так, между прочим. Ты, Никита, парень умный, надеюсь, поймешь. Жизнь такая штука… Вот представь себе: мама все бросила, вернулась к тебе, ты доволен, все у тебя хорошо. Но лет через десять ты будешь взрослым, слиняешь отсюда, у тебя начнется своя взрослая жизнь, любовь, секс и так далее, а мама? Останется одна, еще не старая, но уже и не такая молодая, чтобы начать карьеру, то есть кругом несчастная… И виноват будешь ты! Твои капризы, твой эгоизм…

— А с вами она будет счастливая?

— Хотелось бы надеяться. Но в любом случае это будет ее собственный выбор. Понимаешь, для человека самое главное самому сделать свой выбор, чтобы потом некого было винить. Ты же мужчина, подумай о маме. А я тебе не нравлюсь, что ж, ты меня редко будешь видеть, я очень‑очень занят, и у меня свой принцип — никогда и никому не навязываться. Хотя честно скажу — я бы хотел иметь такого сына, как ты. Ну вот, кажется, я все сказал, а ты давай, думай!

И Стас вышел из детской. У него было ощущение, что он в одиночку разгрузил вагон бревен.

— Фу ты, ну ты!

Варя еще спала, он не стал ее будить и отправился на кухню.

— С добрым утром, Стас. Поговорили?

— С добрым утром, Анна Никитична. Поговорил, семь потов сошло!

— Хотите сок? Или кофе? Завтрак будет минут через сорок.

— Если можно, кофе.

— Ну так что?

— Может, я самонадеянный болван, но мне показалось, что он меня по крайней мере услышал. — И Стас передал теще свой разговор с Никитой.

— Ну дай Бог!

Сверху донесся восторженный визг:

— Мама! Мамочка моя! Приехала!

Стас и Анна Никитична переглянулись.

— Кажется, помогло!

Сказать, что Никита признал Стаса, было бы безбожным преувеличением, он его попросту не замечал, но зато был нежен с Варей, а это уже большой прогресс, так считали все взрослые в доме. Варя сияла. А Стаса точила ревность. Идиотская бессмысленная ревность. Она меня обманула, уверяла, что у нее ничего не было с тем типом, а мальчишка проболтался. Зачем она соврала? А вот чтобы ты, кретин, не терзался, как сейчас. Ты же знал, что она взрослая женщина, вдова, что до тебя у нее была своя жизнь, и очень странно было бы, если б у такой восхитительной, такой желанной женщины не было бы мужика… Я все понимаю, но как болит сердце. Да нет, дело не в мужике, просто она способна соврать и соврать убедительно… А он красивый, в сто раз красивее тебя… Но она же тебя любит, черт, как избавиться от этого гложущего червя? Напиться, что ли? Нет, только не здесь, при ее сыне и матери… Надо просто поговорить с ней, объясниться, вернее объяснить, что я такой ревнивый болван, что мучаюсь несказанно… Стоп! А что, собственно, случилось? Восьмилетний пацан сболтнул про секс с Эмми. Он‑то откуда может это знать? И почему я безоговорочно поверил парню, который меня терпеть не может, а не Варежке, которая так меня любит? Потому что сам до нее никого не любил и меня никто так не любил. Идиот, дурная башка, тебе привалило счастье, так какого черта ты сам пытаешься все испортить?