Елена Усачева - Желание

От незнакомых слов у меня закружилась голова.

— Все озера Карелии и Белое море станут твоими.

Макс шептал мне, и я уже была там, во владениях Снежной Королевы, где вечные льды и холодный ветер, где бродят северные олени, сгибая рогатые головы под вьюжными порывами, где тюлени резво перебегают по берегу, чтобы снова свалиться в студеную воду, где небо затянуто вечными тучами.

— Канин Нос, Варзуга, Умба, Пялице, Вяртсиля…

Незнакомые названия городов и поселков Макс выговаривал легко.

— Деревня, в которую мы поедем, называется Сёмжа. Там за три часа прилив поднимает море на восемь метров, берег стремительно затопляется, вода сметает все на своем пути. В том краю много ветров и соли — и мало солнца. Нас там никто не найдет.

Его слова уже слились со стуком колес. Мягкий вагон СВ, приглушенный бордовый бархат диванов. Я не очень хорошо помнила, как мы здесь оказались. Я только чувствовала, как меня крепко сжимают холодные руки, как прохладные слова вливаются в уши. Он обнимал и целовал меня, и я словно проваливалась в ледяное забытье. Ненужная одежда валялась на соседнем диване.

За дверью купе было тихо, словно жизнь остановилась. Остались только мы вдвоем. Эти руки, глаза, когда-то полыхавшие черным бешенством, а сейчас такие ласковые, такие любящие… Темная линия бровей, белая кожа, тонкая, как будто под слоем льда, венка, длинные застывшие ресницы, словно верные оруженосцы на часах, чуть подрагивающие зрачки… Макс не закрывал глаз, но взгляд его становился слегка рассеянным, словно он уже не видел меня. Хотелось постоянно смеяться. Я зажмуривалась, терлась щекой о его плечо, а он все бормотал и бормотал мне бесконечные названия городов, деревень и поселков. Потом замолкал, и мерно вздрагивающий вагон исчезал. Оставались только мы, только его крепкие объятия, уверенные движения.

— Маша-а-а! — пробивался сквозь его шепот вкрадчивый голос. Я снова смеялась. Казалось, от меня остался только смех, больше ничего, и Макс, шепчущий мне названия карельских местечек, и мягко покачивающийся вагонный диван. То ли поезд тянул нас вперед, то ли планета сама осторожно подставляла нам свой бок и поворачивалась, чтобы мы быстрее могли добраться.

— Маша-а-а, — гудело за окном. Но я уже не слушала. Я все выбросила из головы. Макс сказал, что все закончилось, и я отпустила от себя лодку прошлого. Школа, родители, мелкие обиды и ссоры, чье-то недовольство, претензии — ничего больше не было. Макс сказал родителям, что я уехала с ним в путешествие, и они согласились. Школу он для меня закрыл. Для мира я больше не существовала. Но кто-то продолжал настойчиво звать:

— Маша-а-а!

И мне казалось, что это Колосов бежит за нами следом, грозит кулаком и требует, чтобы я осталась. Но я не хотела оглядываться и смотреть, кто там бежит. Я смотрела вперед. И почему мы раньше так не сделали? Ведь очень просто — сбежать, забыть про всех.

— Маша-а-а!

Макс внезапно навалился на меня так, что стало нечем дышать. Я оттолкнулась от него, и вдруг что-то упало с тяжелым тупым звуком. Я испуганно приподнялась.

В купе никого не было, покачивалась белая крахмальная штора, редкий свет мелькал за окном. Но вот свет остановился, начал набухать, словно какой-то светлячок пытался догнать наш вагон. Я осторожно отодвинула краешек занавески, чтобы с внешней стороны не было заметно, что я подглядываю.

За окном — ночь. Сплошная черная пустыня, освещенная одиноким фонарем. И в свете его видно, как параллельно с поездом летит стая больших темных птиц. Они не спеша одновременно поднимали и опускали крылья, клювы их время от времени беззвучно открывались.

Я поправила занавеску, борясь с неприятным сердцебиением. И замерла. На столике передо мной сидела крыса. Белая. Заметив, что я на нее смотрю, крыса пискнула, спрыгнула со стола и устремилась к двери, нетерпеливо дернулась туда-сюда, требовательно пискнула. Холодная ручка была неприятна. Панель двери со щелчком отъехала в сторону. Крыса устремилась налево по длинному узкому коридору. Я побежала за ней, и вот уже передо мной не быстрое белое тельце и подрагивающий в такт движению хвост — я уже вижу мелькающие каблуки ботинок и боюсь поднять глаза, потому что знаю, кто идет впереди. Мужчина оборачивается, его одежда на глазах дряхлеет. Черное пальто превращается в светло-коричневый тулуп, вместо пояса грязно-белое полотенце, засаленный мех воротника, спутанная борода.

— Эх, девонька… — вздыхает старик и протягивает руку.

Я знаю, что на него ни в коем случае нельзя смотреть, но какое-то странное любопытство заставляет меня поднять голову.

Тяжелый взгляд пронзает меня насквозь, и мне кажется, что я умираю.

Я вскакиваю. Мягкий диван вагона СВ. За окном проносятся редкие огни, подрагивает крахмальная штора. В купе я одна, соседний диван пуст.

Страшно! В темноте я начала искать свою одежду. Как я раздевалась, когда? Натянула на себя простыню, прислушалась к мерному стуку колес. Сон уходил, можно было вздохнуть спокойно. Но — не получилось. Вышел истеричный всхлип, и я заплакала. Слезы полились ручьем, и я никак не могла ни остановить себя, ни объяснить, что со мной происходит. Я рыдала, и вагон словно кивал мне, поддерживая мое отчаяние. Потому что в какую-то минуту мне показалось, что ничего не выйдет, что наш бег заключен в круг и мы обречены на постоянное повторение одного и того же.

Но вот я последний раз всхлипнула и успокоилась.

— Все хорошо? — В дверном проеме возник Макс.

— Все отлично! — кивнула я, пряча лицо в простыню, хотя можно было этого и не делать, Макс все видел и слышал. — Для полного счастья не хватает малого — не могу найти свою одежду.

— И поэтому ты плакала? — Голос любимого полон смеха.

— Тебя рядом не было.

— Хороший повод, — согласился Макс, сел рядом, обдавая меня знакомой прохладой.

— Макс, расскажи, пожалуйста, — попросила я, — как все будет потом?

— Мы будем ехать…

— А потом? — недавние слезы неприятной тяжестью давили на голову.

— Будет так, как захочется тебе. — Макс положил ладонь мне на лоб, и мне стало легко. — Если захочешь, чтобы было все хорошо — так и будет. Начнешь беспокоиться и надумывать проблемы — они придут. Что выбираешь?

Я выпрямилась, чтобы посмотреть на любимого. Оказывается, я не могу выбрать, не могу понять, что такое хорошо в нашем с Максом случае.

— Но как же может быть хорошо, когда меня ищет Мельник? — решила я уйти от ответа, задав волнующий меня вопрос.

— Ладно, Мельник. Что еще?

— Ирина.

— Ирина — проблема Антона, и тот с ней как-нибудь справится.

— Катрин.

— Вряд ли она будет нам помехой.

— Маринка.

— Не придавай значения детским амбициям.