Татьяна Тронина - Добрая злая любовь

«А я вот пойду и спрошу его... – неожиданно решила Наташа. – Тем более что адрес старика Рощина, где находится сейчас Никита, я знаю!»

И она, недолго думая, отправилась на «Новокузнецкую».

Пока Наташа шла от метро к дому Никиты Савельевича, она пыталась придумать, как объяснить свое появление. «Ах, да чего там придумывать – просто скажу, что волновалась о здоровье Никиты Савельевича, – решила Наташа. – Тем более что оно мне действительно небезразлично».

Она свернула за угол, зашла в тихий замоскворецкий дворик... и буквально остолбенела. Возле дома, по фасаду которого были развешаны мемориальные доски, стояли Никита с Катей Стенич и о чем-то беседовали. Наташа в первый момент даже не поверила своим глазам – уж больно происходящее напоминало дурной сон.

Она затрясла головой, но это ничего не изменило.

Никита по-прежнему стоял рядом с Катей и, наклонив голову, внимательно слушал ее. Катя, улыбаясь, быстро о чем-то тараторила, и улыбка не сходила с ее ясного личика.

Катя была очень мила – в чем-то пушистом, светлом, сапожки на невероятных шпильках, золотые кудри выбиваются из-под кокетливой кожаной кепочки...

– О господи... – пробормотала Наташа и быстро спряталась обратно за угол. История снова повторилась – Катя и Никита вместе, счастливые и влюбленные, а Наташа наблюдает за ними со стороны.

«Клюев был прав! – с запоздалым раскаянием подумала Наташа. – Никита простил Стенич... Потому что наша Катя слишком хороша! Перед ее чарами невозможно устоять. И болезнь деда Никита, скорее всего, придумал... Нет, не придумал – просто преувеличил ее серьезность, ведь самая убедительная ложь – это та, которая наполовину правда! Мне ли не знать!»

Наташа вспомнила ночь, которую она провела с Никитой, вспомнила его последние слова при расставании, обещание скорой встречи... Словом, все то, что еще вчера волновало ее и вызвало невольную улыбку на ее лице, над которой посмеивалась Вика Абрамова. «Не обожги крылышки, Наташа!» – предупредила тогда Вика.

И – вот оно, случилось. Сейчас сгорает ее любовь.

– А, пропади все пропадом... – устало пробормотала Наташа.

Не оглядываясь, она пошла обратно к метро.

«Ведь знала, знала, что все так кончится! – твердила она самой себе. – Да, знала. Теперь глупо лить слезы... обвинять коварную соперницу и упрекать всех мужчин в неверности... Все кончено. Я теперь не должна думать о Никите».

Наташа была словно не в себе. И лишь через некоторое время обнаружила, что ноги сами несут ее к дому ее лучшей подруги Мириэль Подкопаевой.

– Наташка! – обрадовалась Мириэль, открывая ей дверь. – Как дела?

– Как всегда... – с трудом выдавила из себя Наташа.

Подруга пристально вгляделась в ее лицо.

– Понятно. В жизни каждой дамы трагедии и драмы...

– Мирка, я в полном порядке! Я, в общем, хотела предложить тебе прогуляться... – произнесла Наташа первое, что ей пришло в голову.

– Что ж, давай прогуляемся! – вздохнула Мириэль.

Мириэль быстро собралась – лыжные брюки, полушубок из козы, вязаная шапочка, из-под которой пружинками в разные стороны торчали ее темные волосы.

– Ну, я готова... Куда пойдем?

– А... куда глаза глядят!

Через час они оказались в центре города. Прошлись по Садовой-Триумфальной, потом стали спускаться вниз, по Тверской. Быстро стемнело – зажглась праздничная, уже предновогодняя иллюминация.

– Хорошо как... – мечтательно произнесла Мириэль, ловя ладонью снежинки, которые медленно кружились в воздухе. – Каждый раз перед Новым годом хочется верить в чудо.

– Ага... – вздохнула Наташа, стараясь не думать о Никите. – Только в этот раз я не знаю, во что именно мне хочется верить.

– Разве так бывает? – удивилась Мириэль. – У человека всегда должна быть какая-нибудь мечта.

– А вот ты – о чем мечтаешь?

– О «Русском паломнике».

– О ком? – удивилась Наташа.

– Не о ком, а о чем, – хихикнула Мириэль и пояснила: – О журнале «Русский паломник» за тысяча девятьсот четвертый год. Я обещала достать его для Зиновия Моисеевича.

– Это реально?

– Да, вполне...

– Хорошая у тебя мечта, – вздохнула Наташа. – А я тогда буду мечтать найти фелицию.

– Господи, а это что за зверь? – удивилась Мириэль.

– Хм, цветок такой, довольно редкий, – в первый раз за этот вечер улыбнулась Наташа. – Похож на ромашку... Буду мечтать найти ее, а когда найду, поставлю эту фелицию у себя дома, на подоконник, – пусть цветет!

Впереди показалась накатанная ледяная дорожка.

Наташа, балансируя, быстро съехала по ней, потом оглянулась... и едва успела поймать Мириэль – та тоже решила прокатиться по льду.

– Мирка, сумасшедшая! – испугалась Наташа. – Ты же могла упасть!

– Ну и что... – легкомысленно произнесла Мириэль и поправила на голове шапку, которая то и дело съезжала набок. – Я же говорила – я теперь ничего не боюсь. Знаешь, я давно не чувствовала себя такой свободной...

У памятника Долгорукому, когда совсем стемнело, они принялись играть в снежки. Потом, хохоча, повалились в сугроб.

– Я тоже хочу быть свободной! – закричала Наташа, подняв лицо вверх. Темно-синее зимнее небо низко нависало над ней, среди облаков плыл острый серп месяца. – Я свободна-а...

– Ура! – Мириэль принялась засыпать ее снегом, а Наташа пыталась заслониться руками.

Потом подружки кое-как отряхнули друг друга и пошли дальше.

У самой Красной площади они почувствовали, что замерзли, и спустились вниз, под Манежную. Здесь, в подземных галереях, царило необычайное оживление – люди фланировали с этажа на этаж, фотографировались, выбирали подарки. Журчал фонтан, бесшумно скользили вверх-вниз лифты, пахло картошкой фри...

Попав в атмосферу беспечности, поддавшись ее магии, Мириэль с Наташей тоже принялись заходить во все магазинчики подряд, которые попадались им по дороге. Глазели на наряды, смеялись над манекенами... Мириэль купила себе расписной японский веер, а Наташа – декоративную подушку, которая, собственно говоря, была ей совершенно ни к чему...

Так и ходили – с подушкой и веером в руках. Потом спустились вниз, в кафе, и заказали себе пирожных и кофе.

Потом отправились дальше – по Никольской к Лубянке, по дороге завернули в Театральный проезд, где стояла невероятной красоты и помпезности елка... Только в двенадцатом часу, окончательно замерзнув, они с Мириэль решили разойтись по домам.

Ощущение предпраздничного, легкомысленного веселья еще не исчезло, когда Наташа оказалась во дворе своего дома. Но тут вдруг и прежняя тоска подступила к сердцу...

«Нет, все кончено, я должна его забыть! – сказала она себе, поднимаясь по лестнице и прижимая к груди подушку, упакованную в целлофан. – Изменить ничего нельзя... С самого начала было ясно, что мы с Никитой слишком разные, и никакая сила не заставит нас быть вместе. Надо смириться».