Катажина Грохоля - Гарантия на счастье

И сейчас я очень довольный, счастливый, одинокий мужчина. Могу делать все, что мне вздумается. Никто ничего мне не диктует, не предъявляет претензий, не ставит в глупое положение.

Не так давно у меня была женщина.

Симпатичная, надо сказать. Я ее закадрил (так мне казалось до тех пор, пока не выяснилось, что это она меня закадрила) на работе у Даниэля. Начали встречаться, все было замечательно, а потом, не знаю когда, я принял решение жить с ней вместе. И вот тогда началось.

Конечно, сначала было очень приятно. Ханна интеллигентная, то есть была интеллигентной, хорошо меня изучила. Но порой интеллигентность и чувство юмора внезапно ее покидали, как когда-то американские войска покинули Камбоджу.

Сколько же я глупостей наслушался: и ноги у нее кривые, и толстая, и лицо круглое! Ну какое это имеет значение? Мне это совершенно непонятно. Красивые ноги, хотя, согласен, она и полновата. Когда я впервые обратил на нее внимание, то сразу же заметил эти замечательные складочки на животе и не слишком длинное лицо. Ну и ладно. Но когда она становилась перед зеркалом и начинала рассматривать себя в профиль, анфас и сзади, то я стал совершенно серьезно размышлять: что же она хочет увидеть в зеркале? Зеркало отражает только то, что перед ним, а она кого-то или что-то постоянно ищет.

— Как я выгляжу?

— Прекрасно, — отвечаю я, потому что она и вправду прекрасно выглядела.

— Лжешь, — говорит она.

Молчу, потому что не лгу, а как ее убедить, не знаю. Иду в комнату, включаю телевизор.

— Тебе на меня наплевать, правда?

Молчу и соображаю. Если бы мне было на нее наплевать, я с ней бы не остался, правда? Зачем задавать глупые вопросы? Знаю, женщины всегда ждут доказательств того, что ты о них постоянно думаешь.

— Ты мне дорога, — бормочу.

— Ну и как я выгляжу?

У меня мурашки по коже. Скажу «хорошо» — значит, не люблю, потому что ей лучше знать. Скажу «плохо», неизвестно, что будет. Надо обмануть. А она, возможно, оценит мою искренность. Но какая же это искренность, если это ложь?

И зачем так усложнять жизнь, если все просто? Нужно быстро найти золотую середину.

— В черном ты мне больше нравишься.

— Вот видишь… я так и знала. С самого начала знала.

Ничего подобного я с самого начала не говорил.

— И зачем ты меня обманывал?

Мушки перед глазами. Обманывал? И как тут оставаться разумным?

— Говорил, что я тебе нравлюсь.

— Ты мне нравишься.

— Но в черном больше?

— Да, — смело отвечаю я. — Больше ты мне нравишься в черном.

Уходит, переодевается.

Я ЭТОГО НЕ ПОНИМАЮ! Возвращается в черном.

— Лучше?

— Было хорошо, — ворчу я, — и сейчас хорошо.

— Тебе всегда безразлично, как я выгляжу. Тебе не угодишь.

Милый вечер оказывается испорчен. У Криса она сначала сидит надувшаяся, а потом расцветает, когда этот лапоть Яцек начинает с ней заигрывать.

Ну и пусть забавляется, пожалуйста, я ведь не стану ревновать. Кроме того, она моя, все об этом знают. Чтобы не казаться идиотом, решаю не цепляться. Иду вместе с Крисом на кухню полистать новый номер «Твоего авто». Крис давно присматривается к новым автомобилям. И вот, собака, действительно, опять прав. Вращающий момент в новом двигателе в два с половиной раза меньше, чем в его старой машине. А вращающий момент очень важен, либо у тебя есть тяга, либо нет. Разговариваем — наконец есть о чем поговорить. Пару раз вхожу в комнату, где танцуют, смотрю. Ночью возвращаемся домой — обижена.

— Послушай, ты же весь вечер развлекалась с Яцеком!

— Потому что ты не обращал на меня внимания!

— Я видел, что ты отлично проводишь время.

— Ты даже не ревновал!

Это уже явный перебор. Потому что вряд ли я буду скандалить с человеком, который не пропускает ни одной юбки!

— Яцека? — удивляюсь я. Известно же, что он горазд петушиться.

— Меня! — Она едва не разрыдалась.

— Есть причины? — Я здорово удивлен, почти как в тот раз, когда наши выиграли в первом матче на чемпионате.

— Лучше уж помолчи!

Молчу. Но я по опыту знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Однако вышло. Утром она прижимается ко мне и шепчет:

— Сказал бы сразу, что ты ревнивый. Ну, пожалуйста, не сердись…

И так ласково подлизывается, а я не отпираюсь, что даже и не думал сердиться, но мысленно отмечаю: РЕВНОСТЬ НАДО ДЕМОНСТРИРОВАТЬ.

Пару дней было хорошо, но как-то вечером она села за компьютер что-то поискать в Интернете. И нашла.

Какой-то идиот написал, что мужчины шесть раз в минуту думают о сексе. Она это прочитала. У меня покоя не было целую неделю. А я тоже шесть раз в минуту думаю о сексе? О сексе с ней или все равно с кем? Чаще или реже? И на работе тоже? Думаю, когда смотрю на любую девушку или только на ту, которая мне напоминает ее?

Батюшки святы, никогда в жизни я не думал столько о сексе, как на протяжении той недели. Даже казалось, что я ненормальный.

Смотрю на помощницу шефа и думаю: подумать о сексе? С ней или с другой? Она мне нравится? Господи, я ее не хочу! Что я за мужчина?! И звонок:

— Зайчик мой, ты сегодня думал о сексе?

Нет, потому что думал я как раз о квартальном отчете, который задерживал на три дня.

— Конечно, дорогая, я о тебе думал, — дипломатично отвечаю я.

Оказалось, что это правильный ответ.

Сижу над квартальным отчетом и размышляю, почему я думаю о шефе, который через два часа испепелит меня взглядом, а не о сексе?

И точно, я не ошибся.

Секс, секс и еще раз секс. Только женщины об этом беспрестанно думают.

Смотрю канал «Евроспорт». Наш прыгает почти на сто тридцать метров. О чем я должен думать? Я даже подскочил от радости. Если повезет — золото наше. Открываю пиво.

— Вы все время об этом думаете, — улыбается Ханна. Господи, не думаю я об этом! Меньше всего я думаю об этом сейчас! Я что, болен?

А она усаживается ко мне на колени. И заслоняет, черт побери, экран, но, если я скажу ей, что ничего не вижу, она обидится. Обнимаю ее за талию, и, вот черт, немец прыгает на сто тридцать два с половиной метра! Она обвивает мою шею.

— Давай сегодня пораньше ляжем спать?

Спать? Сейчас? Когда неясно, кто получит золото?

Она что, шутит?

— Мне хотелось бы досмотреть, — говорю я серьезно.

— О'кей, — произносит она изменившимся, грудным голосом.

— А что случилось? — спрашиваю. — Я не могу посмотреть чемпионат?

— Конечно, можешь.

Прихожу в спальню, знаю, что она не спит, обнимаю ее, она отодвигается.

— Жарко, — говорит.

— Открыть окно? — спрашиваю ее.

— Нет.

Я отворачиваюсь и проваливаюсь в сон — поздно уже. А утром начинается старая песня:

— Ты меня больше не любишь.

И я задумываюсь: может, действительно не люблю ее? Если бы я жил один, мог бы иногда спокойно смотреть спортивные передачи, а так должен ждать, когда эта женщина поедет на курорт с подругой или куда-нибудь еще.