Анна Богданова - Молодость без страховки

– Да нет, Роджаб Кали Маглы, вы... – хотела было объясниться Аврора, давясь от смеха (только теперь она поняла, что Кали Маглы ей не рекомендует в рабочее время), но тот слушать её не стал – снова с неописуемой заботой и осторожностью похлопал себя по лысине и выдал разоблачающим, насмешливым тоном:

– Селявя! Да, да! Тут уж ничего не поделаешь! Хе, хе, – высказался и запрыгал козлом по коридору в противоположную от нашей героини сторону.

Далее Аврора поравнялась с Артуховой – та, как всегда, плакала, с остервенением пылесося ковровую дорожку.

– Мария Ивановна, что случилось-то? Почему у вас опять глаза на мокром месте? – поинтересовалась Аврора, скорее из любезности, нежели из любопытства, на что Артухова отчаянно махнула своей полной рукой – мол, ничего говорить не стану – я-де не какая-нибудь там сплетница или ябеда. Но тут же – и минуты не прошло, как из уборщицы, подобно вулканической лаве, вырвалась наружу обида на желчную бухгалтершу и аферистку Инну Ивановну:

– Эта Кочеткова! Убить её мало! Прохвостка самая натуральная! – плевалась от негодования Мария Ивановна. – Аврор, ты представляешь! Вот только тебе откроюсь! Ты ж мне как дочь! Ты во всём этом волчьем логове – единственный нормальный человек! Попросила она у меня в прошлом месяце серьги золотые с александритами поносить – ненадолго, говорит, недельку пофорсю...

– Что?

– Ну, пофорсю с недельку и отдам! Прямо считай, что с ушей сорвала! А я, мобыть, и давать-то не хотела! Мне, мобыть, эти серьги один человек подарил! Они, мобыть, мне как память дороги! – захлёбываясь словами и перекрикивая рёв пылесоса, возмущалась она. – И что? – Артухова наконец-то выключила ревущего зверя и в упор уставилась на Аврору.

– И что? – повторила та вопрос убитой горем уборщицы.

– Прошла неделя, – продолжила та, сделав многозначительную паузу. – Прошла другая, – выжидательно молвила она и замерла секунд на «дцать» для пущего эффекта.

– И что?

– Прошёл месяц, – настойчиво продолжала Мария Ивановна.

– Ну и что? Чем дело-то кончилось? – с нетерпением вопрошала Аврора.

– Чем кончилось! Не возвращает! Вот чем кончилось! – прорвало Артухову. – Я к ней – мол, так и так. Где же, спрашиваю, Инна Ивановна, мои золотые серьги с александритами? А она мне одну отдаёт и, знаешь, между прочим, так, как будто это пять копеек, – на, говорит, одну потеряла гдей-то! Вот чем дело кончилось! – и Мария Ивановна заревела белугой. – Ах, дура я, дура! Ах, бестолковая я, бестолковая! Добрая душа! Ведь знаю её, стерву! Вечно так – возьмёт поносить и заиграет!

– Зачем же вы ей тогда даёте? – удивилась Аврора.

– А вот такой я человек! Никому не могу отказать! – с гордостью гаркнула Мария Ивановна и смачно высморкалась. – И потом, она обещала нашему Ибновичу за меня словечко замолвить!

– Какое словечко?

– Такое! Чтоб меня в завхозы произвели! Сколько я могу у них тут в уборщицах ходить?! Уж, поди, семь лет им тут ковры пылесосю... шу... У-у-у!..

– Ну успокойтесь, Мария Ивановна, не стоит так убиваться, – пыталась утешить её Аврора.

– Ага! Не стоит! Мобыть, я давно хочу завхозом тут работать! Мобыть, я с тем прицелом сюда и уборщицей пришла-а-а-а! – заливалась она, оглядываясь на блондинку, пронесшуюся смерчем по коридору и пытавшуюся при этом остаться незамеченной. Следом за незнакомкой шёл своей вальяжной походкой Рамиз Рустам Оглы – референт по вопросам животноводства, – тот самый жгучий брюнет лет тридцати с поразительно легкомысленным выражением лица. Шёл, заливисто напевая:

– Пой, ласточка, пой! Дай сердцу покой! Песню свою о блаженстве любви ты по-о-овтори! – застёгивая и расстёгивая в такт мелодии ширинку брюк, выводил он. – Ой! Марь Ванна! Как всегда, в слезах! Страдалица вы наша! – захохотал он, оставив бегунок «молнии» у её основания, и закричал жизнерадостно: – Наша Маша горько плачет! Потеряла Маша мячик!

– Ой! Рамиз Оглы, лучше б занялись вы работой! Да! Лучше б годовые удои пересчитали, а то у вас всё вечно не сходится! – в сердцах воскликнула уборщица.

– Хорошая вы женщина, Марь Иванна... – льстиво проговорил Рамиз Оглы, изображая в воздухе формы чрезмерно пышной, фигуристой женщины. – Основание у вас... Я бы сказал... Добротное... Хотя нет, не добротное, а, скорее, монументальное! Но вот что-то всё-таки в вас, наидражайшая моя, не так, ой, не так! – воскликнул он, хитро подмигивая новой сотруднице. – А что, Аврора Владимировна! Не сходить ли нам сегодня в ресторан? Ну хотя бы в обеденный перерыв? Как вы на это смотрите?! – игриво предложил Рустам Оглы.

– И никуда она с вами не пойдёт! – слишком уж азартно, можно сказать, с пеною у рта заявила Артухова, загородив от него Аврору своей роскошной грудью.

– А вы, Марь Ванна, не вмешивайтесь! Я не вас приглашаю, – промурлыкал Рамиз, и лицо его вдруг из предельно легкомысленного превратилось в глупое-глупое, можно даже сказать – с придурью.

– Нет, спасибо, но сегодня я никак не смогу составить вам компанию, – дипломатично ответила наша героиня.

– Тогда завтра, – утвердительно сказал Рустам Оглы и пошёл вниз по лестнице на первый этаж, напевая свою любимую песню и вжикая замком «молнии» на ширинке – вверх-вниз, вверх-вниз.

– Охальник! – эмоционально зашептала Артухова Авроре на ухо. – Каждый день разных баб приводит! А то и по две на дню! И как только они соглашаются? – с видом праведницы вопросила она, включив пылесос.

В тот знаменательный день, когда Эмин Ибн Хосе Заде наконец открыл своё сердце любимой, эта самая «любимая» вместо того, чтобы заниматься своей непосредственной работой – а именно инспектированием и контролем подготовленных для неё бумаг с отчётами референтов для заместителя постпреда и Роджаба Кали Маглы, ломала голову, как бы незаметно для коллектива избавиться от ненавистной коробки с фруктами и книгами, которая, прими она её, – обязывала бы Аврору ко многому. Очень ко многому. Так думала Метёлкина, и ничто не могло изменить её убеждения. Поэтому весь день она только и делала, что под самыми разнообразными предлогами (говоря Вере Фёдоровне, что принесла Ибн Заде то папки с реестрами, то отчёты) приволакивала презент в кабинет пылкого возлюбленного своего – а тот, в свою очередь, прикрываясь тем, что реестры и отчёты нуждаются в доработке, тащил коробку обратно к Авроре.

На следующий день о чувствах Эмина Ибн Хосе Заде к новенькой сотруднице знало всё посольство, знал даже Тузик – беспородный пёс, который прикармливался в столовой.

Как бывает в подобных жизненных ситуациях – один лишь Эмин не подозревал, что о его сердечной склонности знают все окружающие без исключения.

А на следующий день нашей героине открылся истинный возраст заместителя посла.