Анна Берсенева - Неравный брак

– Фотографии отсюда забери, – сказал Юра.

– А все остальное – оставить? – съехидничала она.

– И родителям не говори, пока все не оформишь, – предупредил он.

– Да уж это соображаю как-нибудь, не глупее паровоза, – усмехнулась она. – Ой, Юрка, будет тебе, когда они узнают!

– Неприятности лучше осваивать по мере их поступления, – улыбнулся он. – И Еве…

– И Еве тоже ничего не говорить, и все оформить досконально только у бабушкиного нотариуса, и Артема одного не отпускать браткам деньги отдавать, а взять надежных взрослых людей и идти компанией человек в десять, не меньше! – выпалила она. – Все, Юр, расслабься. Сходим завтра к нотариусу, напишешь доверенность, а остальное тебя пусть не волнует. Приедешь из своей Чечни – и живи себе в Чертанове, или где ты там мечтаешь поселиться!

– Да я в Кратове могу жить, – пожал он плечами. – Чего лучше – дача, свежий воздух…

– На электричке каждый день после дежурства будешь ездить. Особенно зимой удобно, – кивнула Полина. – Зимой там то, что доктор прописал. Ни души кругом, свежего воздуха – хоть жопой ешь. Я туда с молодым человеком однажды притащилась сдуру. Старый Новый год встречать. Чуть в сосульки не превратились, пока печку растопили!

– Надо лучше выбирать свои знакомства, мадемуазель Полин, – поддел сестрицу Юра. – Молодой человек должен уметь растопить печку быстрее, чем его девушка превратится в сосульку. Или по крайней мере согреть ее другим способом, пока растапливается печка… Ох ты черт, извини! – спохватился он.

Полинка захохотала.

«Стыдно, конечно, столько на нее взваливать. – Юра курил на кухне, не включая света, смотрел в темное, залепленное снегом окно. – Но что же делать? Не успею сам… А надежнее не найти человека. Так все сделает, что только Женя лучше смогла бы… Все, об этом не надо! При чем здесь Женя? Три дня… Скорее бы».

Снег все лепился снаружи к темному стеклу, выводил на нем странные узоры. Где-то летали в холодной мгле обрывки синей акварели, улетали все дальше, терялись, растворялись, шелестели в темноте знакомые слова:

– Женя, я не могу больше этого видеть! – Ирина Дмитриевна нервно закурила, поискала глазами пепельницу, не нашла, вышла на кухню, крикнула уже оттуда: – Я даже репетировать не могу! Думаю, вдруг ты газ включила…

– Ну и что? – Женя изобразила голосом удивление. – Что с того, если и включила? А-а, в смысле, не зажгла… Да брось ты, мам, что еще за мелодрама!

– Я не слепая. – Ирина Дмитриевна снова вошла в комнату. – Ты целый месяц сама не своя, это уже выходит за пределы обычной ссоры! А при твоем невозмутимом характере это тем более удивительно.

Месяц прошел с того утра, когда Женя открыла дверь квартиры на Большой Бронной. Когда она внесла в свою комнату не чемодан и не сумку, а завязанное узлом одеяло, из которого во все стороны торчали ее вещи, – мама просто ахнула.

– Что случилось, Женечка? – воскликнула она, глядя дочери в спину. – Ты поссорилась с Юрой?

– Да, – не оборачиваясь, ответила Женя.

У нее не было сил ни для того, чтобы отвечать, ни для того, чтобы обернуться.

– Это, конечно, возможно, но отчего же вдруг такие жесты? – растерянно спросила мама.

На это ответа уже не последовало: Женя закрыла за собою дверь в комнату.

И вот теперь, месяц спустя, мама повторила сказанное тогда.

– Это уже выходит за пределы обычной ссоры! – Она смотрела на дочь недоуменными и ясными, широко открытыми глазами, держа на отлете зажженную сигарету. – Почему ты с ним не поговоришь, не объяснишься? Я, конечно, не очень хорошо его знаю, но Юра не произвел на меня впечатления капризного мужчины.

– На меня тоже, – улыбнулась Женя. – Мамуля, давай не будем это обсуждать, а? И при чем здесь газ? Я что, рыдаю, об стенку бьюсь головой? Я не хочу об этом говорить, только и всего.

– Все держать в себе – готовый инсульт, – пожала плечами Ирина Дмитриевна. – Улыбки эти непроницаемые… Папина копия! И ничего хорошего в вашем самообладании нет. Если хочешь знать мое мнение, то в такой ситуации женщина должна рыдать и биться головой об стенку.

– Я и не спорю, – усмехнулась Женя. – Мама, не стряхивай пепел на ковер, у тебя пепельница в руке.

– Все-то ты замечаешь! – рассердилась та. – Не понимаю! Ладно, мне в театр пора. До какого у тебя отпуск? – спросила она, выходя.

– Еще неделя, – ответила Женя, не двигаясь с места.

– За два года ты взяла, что ли? И не поехала никуда… – донеслось из прихожей. – Все, пока, я сегодня поздно буду.

Как только хлопнула входная дверь, Женя почувствовала, что лицо у нее обмякает, как шарик, из которого медленно выходит воздух. Ей нелегко было все время находиться во взведенном состоянии, но еще труднее было бы объяснять маме, что на самом деле случилось. Поссорилась с Юрой – и достаточно. С кем не бывает!

Она не могла назвать происшедшее ссорой. Она никак не могла это назвать, даже думать об этом не могла. И все-таки думала все время, даже во сне.

Чуть ли не в детстве еще Женя догадалась, что в жизни не бывает случайностей. Вернее, то, что кажется случайностью, на самом деле подготовлено всем предшествующим ходом событий, тысячами невидимых нитей связано с твоим предыдущим поведением. Может быть, тогда Женя думала об этом не так определенно, но мысль была именно такая.

И поэтому ей не казалось случайностью все, что произошло месяц назад – когда она стояла посередине гарсоньерки и две газеты, которые она держала на весу, жгли ей руки, как раскаленные угли.

Умом она, может быть, и понимала, что ничего страшного не сказано в этой пошлой заметке. И фотография была сделана ведь не в постели, а всего лишь в коридоре ночного клуба, и стояли они с Несговоровым на приличном расстоянии. Но чувство, от которого Женю бросало то в жар, то в холод, не подчинялось уму.

«Ведь это было! – билось у нее в висках. – Было ведь – отель, «кинг сайз», и потом все… И какая разница, в газетенке это все впечатано или только в моей памяти, знает он подробности или не знает? Я их знаю, я их помню – этого достаточно…»

Неотменимый, неподвластный жалким человеческим ухищрениям ход жизни смел ее мгновенно, как лавина.

Самое ужасное, самое невыносимое было в том, что теперь, в эти бесконечные дни и ночи, она не могла вспомнить Юру. Глаза его вспомнить, прикосновения его рук и губ… А вспоминала только ту ночь в мальтийском отеле – во всех подробностях, от которых хотелось закричать, наизнанку вывернуться! Жене казалось, будто вся она покрыта какой-то липкой паутиной. Она вскакивала среди ночи, бежала в ванную, терлась мочалкой с такой яростью, словно кожу хотела с себя содрать… Ничего не помогало. Отвращение к себе не проходило, оно сидело у нее внутри, его невозможно было ни смыть, ни забыть.