Анна Берсенева - Стильная жизнь

– Алечка… – наконец услышала она его голос. – Извини меня. Это была гнусная сцена, я понимаю. Извини меня за нее.

Минуту назад Аля не могла себе представить, что сделает, когда он все-таки войдет. Отшатнется, закричит? Ей казалось, после всего увиденного она не сможет даже взглянуть на него, не то что заговорить…

И что он может ей сказать?

Но он говорил. Он говорил, и его голос звучал совсем не так, как она ожидала. Аля думала, что он будет говорить зло, возмущенно, будет приводить аргументы в свою защиту…

– Как я устал от всего этого, если бы ты знала, – сказал Илья. – У меня сил больше нет, Алька… Что ж я, железный?

Она подняла на него глаза, чувствуя, что слезы вот-вот брызнут из них. Ей не хотелось плакать при нем, но невозможно было удержаться, слыша этот глубокий голос.

– Не могу я больше. – Илья подошел к тахте, присел на край. – Сколько я могу все это слушать? У меня уже в ушах ее голос стоит. Во всем я виноват, во всех смертных грехах! Не знаю, кому она только об этом еще не рассказала. Теперь вот за тебя взялась. Я же слышал, что она плела.

– Но Илья… – Аля чувствовала, как дрожит ее голос. – Неужели все это вранье? И про театр, и про роли ее… Она несчастный человек, это же видно! И у нее ребенок. Твой…

– Ребенок! – Он безрадостно усмехнулся. – Кого мне действительно жаль, так это ребенка. Она его родила мне назло – удержать хотела, – а он, бедняга, всю жизнь теперь будет расплачиваться. Я ей тысячу раз говорил: не готов, не могу ребенка иметь, хорошим отцом ему быть не смогу. Ну я же не ангел небесный, в конце-то концов, могут у меня быть недостатки? Да и не хотел я от нее детей иметь! Нет: рожу, новая жизнь, смысл, материнское счастье… Вот оно, ее материнское счастье: по кабакам шляться и нервы людям трепать! Спасибо, мать ее – святая женщина, все терпит ради внука. Что ж это за бабы такие, можешь ты мне объяснить? Ты ведь женщина, хоть и юная еще! Она, Варька… Откуда эта стервозность звериная?

– Но она совсем другая, совсем не такая, как Варя! – воскликнула Аля.

Слезы высохли у нее в глазах, она говорила горячо, ей так хотелось, чтобы он понял!

– Не такая! Эх, Алечка, неопытная ты девочка. Чудо мое… Да в том-то и дело, что такая же точно! Одна одно говорит, другая другое, а суть та же. Ведут-то они себя по одной схеме, какая же разница, что они выдумывают в свое оправдание? Для Варьки Бен плохой, а я хороший, для Светки – наоборот. Всякий кулик свое болото ненавидит. – Он придвинулся совсем близко к Але, положил руку на ее колено. – Милая моя, одна ты у меня…

Аля чувствовала, что он говорит искренне, и горечь в его голосе была неподдельна. Но что-то мешало ей поверить в его слова, что-то в собственной душе сопротивлялось их справедливости.

– Иди ко мне… – едва слышно произнес Илья. – Успокой ты меня, я же весь как в лихорадке. Алечка, побудь со мной, только ты меня успокоить можешь…

Он действительно дрожал, она никогда его таким не видела. И рука дрожала на ее колене, и все тело, когда он прижался к ней, и губы дрожали, больно захватывая ее маленький сосок.

Он был совершенно голый под черным халатом, и тело его дышало жаром; ей показалось, раскалился каждый волосок. Илья всегда занимался любовью с наслаждением, «со вкусом», растягивая минуты удовольствия для нее и для себя, прерываясь в самые страстные мгновения, чтобы продлить их. Но сейчас он не только не растягивал мгновения, но наоборот – торопил стонами и короткими вскриками.

Але казалось, он на части ее разорвет – так бешено сжимал он ее плечи, словно сломать хотел, так сдавливал грудь, так неудержимо ударял внутрь, между ног, короткими, страстными ударами.

Впервые он не стремился доставить ей удовольствие и, кажется, сам понимал это.

– Ох, как хорошо… – хрипел он. – Ох, минутку еще потерпи, я сейчас кончу, сейчас…

Наконец он замер на ней – после таких конвульсий, захлебываясь таким мучительным стоном, что ей показалось, он сознание потеряет. Никогда не бывало, чтобы Аля испытывала в такие минуты страх; и это тоже произошло впервые.

Он полежал на ней еще немного; она почувствовала, что задыхаться начинает под его тяжестью. Наконец он грузно перевалился на бок, лег рядом, прижав ее к себе. Уткнувшись лицом ему под бок, ощущая усталую влажность и острый запах его кожи, Аля чувствовала, как наливается спокойствием все его большое, тяжелое тело.

– Что б я делал без тебя, не представляю, – произнес он. – Сдох бы уже, наверное, от стрессов. Бедняжка моя, не успела сегодня кончить, только для себя старался… Но я тебя потом порадую, чижик, даст бог не в последний раз!

Аля вздохнула у него под боком. Конечно, сегодня он не думал о ее удовольствии, и она действительно не успела его получить. Но дело было совсем не в этом, и не к этому относился ее вздох. Его неожиданно вспыхнувшая страсть, их стремительное соитие смели все, что она хотела ему сказать, объяснить.

А теперь он лежал усталый, спокойный, и она чувствовала: ему все равно, что она скажет.

И все-таки она должна была сказать, иначе то, что она чувствовала, разорвало бы ей сердце!

– Илья… – Аля приподнялась, опершись на локоть. – Но что же теперь будет?

– В каком смысле? – Он посмотрел удивленно.

– Что же теперь, так и жить, как будто ничего не произошло? Я все время о ней думаю.

– А я нет. – Он сказал это спокойно, даже без раздражения. – Больше мне не о чем подумать! Алечка, – голос его смягчился, – пойми: я свое о ней отдумал, и наши отношения давно определились. Ты у меня, конечно, трепетная девочка, цинизма не приемлешь, но поверь, без него не обойтись. Я неплохо оплачиваю возможность не думать о ней, и это гораздо лучше, чем позволить ей изводить меня. А теперь еще и тебя. Тебе показалось, я грубо с ней обошелся сегодня? – Он взглянул на Алю, ожидая ответа, но она молчала. – Показалось, я знаю. А ты представляешь, что было бы, начни я с ней выяснять отношения? Да ей же только того и надо, она же энергию качает из таких вот разговоров! Больше-то неоткуда… А я тебе расскажу, что было бы: она бы сюда каждый день начала таскаться, измучила бы тебя через неделю и меня довела бы до чего похуже, чем из дому ее выбросить. Этого ты хотела?

Аля по-прежнему молчала, и, кажется, ее молчание наконец рассердило его.

– Да елки-палки! – воскликнул он. – То один перед глазами маячит живым укором непонятно в чем, то эта… Уж ей-то обижаться не приходится, ей-то я плачу сполна!

– Один – это кто? – Аля наконец нарушила молчание. – Веня?

– А то кто же! У них ведь у всех проблемы, и все я обязан решать до бесконечности! А попробуй один раз скажи: хватит! – и почему-то должен чувствовать себя подонком.

– А какие у него проблемы? – Аля не обратила внимания на все остальное, им сказанное.