Альма Либрем - Бывший муж моей мачехи

Я тяжело вздохнула и в очередной раз отметила, что здесь до ужаса душно. Ещё и сердце почему-то предательски закололо, захотелось поскорее выйти на улицу — может быть, там будет лучше? Я сделала шаг вперед и судорожно уцепилась пальцами в спинку маминого стула, надеясь на то, что этого никто не заметит, и тряхнула головой, пытаясь отвлечься.

Сделала только хуже, потому что теперь ещё и перед глазами всё поплыло и запрыгало, а ком в горле никуда не исчез. Я закусила губу, шумно втянула носом воздух и, решившись, предложила:

— Я подожду снаружи? Не буду вам мешать.

— Ты нам не мешаешь, — мама обернулась, явно чувствуя себя виноватой. — Стася, всё в порядке?

Наверное, я выглядела сейчас не лучшим образом. Но зеркала в кабинете не было, да и отражение своё в окне я увидеть не могла, потому только предполагала.

— Нет, всё хорошо, — выдавила я из себя вынужденную улыбку. — Тут просто немного душно. Я подожду в коридоре, ладно?

— Хорошо, — несколько растерянно кивнула мама.

Я надеялась на то, что она достаточно увлечется беседой с Анатолием Игоревичем, чтобы позабыть о моем довольно бледном виде. Мама бывала порой безгранично влиятельна ко всяким мелочам, к которым мне бы хотелось и вовсе не привлекать её внимание, потому лучше выйти сейчас, чем поражать маму одышкой и удивительно бледным видом.

В коридоре лучше не стало. Свежевымытый пол впечатлял отвратительным больничным запахом, и я скривилась, чувствуя, как сдавило всё в груди.

Черт!

Пришлось присесть на обитую дерматином скамейку возле двери в кабинет. Я закрыла глаза и постаралась сконцентрироваться на том, что сейчас всё закончится, и я смогу отправиться домой. Почему-то поташнивало, и я напомнила себе, что дома надо будет выпить антигистаминное, не то потом будет плохо. И чем Варвара Максимовна вымыла пол?

Я даже не заметила, когда рядом со мной кто-то сел. Наверное, тоже собирались к врачу на прием, или просто ждали кого-то.

Открывать глаза ради того, чтобы убедиться в каких-либо своих предположениях, я посчитала излишней роскошью. Слишком уж приятно мне было просто сидеть, никого не трогая, и наслаждаться найденным где-то в глубине своего сознания терпением. Ничего, пять минут, и мама выйдет оттуда. Может быть, Анатолий Игоревич даже не будет поднимать вопрос о госпитализации, и мы сразу поедем домой.

Я попыталась придумать, что буду готовить на обед, чтобы было и вкусное, и диетическое. От мыслей о еде почему-то стало ещё более тошно, но я заставила себя сконцентрироваться на рецепте паровых котлет — я же его знала, да?

— Ну какое свинство, ты только посмотри! — раздалось рядом недовольное бормотание. — Села и хоть бы дернулась, когда пожилые люди подходят. Вот так оно всегда, займут своими задами место, дуры крашенные…

Я распахнула глаза и с удивлением уставилась на ворчливую женщину лет пятидесяти напротив меня. Может, она была и моложе, просто плохо выглядела, но я бы в жизни не назвала её пожилой. Вот толстой — это да. Но то, как она на меня уставилась, отбило всякое желание и спорить с нею, и при этом её жалеть.

Я молча поднялась со своего места и встала по другую сторону двери. Голова покруживалась, но это было, очевидно, от того, что я довольно долго просидела с закрытыми глазами. Задремала даже, наверное, иначе с чего б эта женщина выглядела такой возмущенной.

— Дошло наконец-то, — прошипела она. — Это нельзя было раньше свой худосочный зад поднять со скамьи, чтобы приличные люди сели.

Я даже не решилась спрашивать, что во мне неприличного. Льняные брюки даже не обтягивают ничего, и блузка не просвечивает, даже выреза нет глубокого — я же знала, что иду в больницу и должна выглядеть соответствующе. Конечно, сейчас я предпочла бы одеться во что-нибудь полегче, кто ж знал, что будет так жарко и так душно…

И голова кружится.

— Ни стыда, ни совести, — продолжала бормотать женщина. — Вот в мое время!

Я нехотя скосила в её сторону взгляд и обнаружила, что второе место на скамье занимал какой-то мужчина, и его ровным счетом не интересовало ни то, что стою я, ни то, что стояла эта толстая дамочка. А самое главное, к нему у женщины не было совершенно никаких претензий. Я понимала, конечно, что болен быть может и мужчина, разумеется, не собиралась скандалить, но логику, по которой именно я была выбрана в качестве жертвы, понять не могла.

— Вы же уже сели, — не удержалась я, — зачем продолжаете ругаться? Не стоит так нервничать.

— Она ещё лечить меня будет, — фыркнула незнакомка. — Свинья малолетняя!

Я невольно сжала руки в кулаки. Перед глазами всё поплыло и запрыгало, желание уцепиться в волосы этой бабе — назвать её женщиной уже просто не поворачивался язык, — было просто невероятным, и я с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на крик.

— Вероятно, людей в свиней превращает это место на скамейке? В таком случае, я счастлива, что больше его не занимаю, — хмыкнула я.

Женщина не сразу поняла, о чём шла речь. Как только до неё дошло, что её посмели назвать свиньей — пусть даже не прямо, — она вновь начала ругаться, на сей раз уже не подбирая выражений. Я даже не слышала, что именно она говорила. В ушах шумело, перед глазами всё пошло черными пятнами, и я почувствовала, что задыхаюсь. От духоты стало совсем дурно, очень хотелось пить, но воду я почему-то оставила в машине.

Надо было зайти обратно в кабинет, и я сделала шаг в направлении двери, но женщина моментально встала у меня на пути, преграждая путь.

— Ишь чего удумала! Чего, тебе только спросить? Уступать надо, пигалица! — не унималась она.

Я хотела ответить. Правда, хотела — только не успела произнести ни слова. Перед глазами всё поплыло, и я успела только понять, что падаю, прежде чем потеряла сознание.

Когда я открыла глаза, всё вокруг было отвратительного белого цвета. Такого больничного, с серым подтоном, вызывающим отвращение. Я ненавидела больницу уже как посетитель, а вот пациентом бывала довольно редко. Ещё в детстве, но тогда мы жили все вместе, и у папы были деньги обеспечить мне место в элитной частной клинике. Да и длилось это пару дней, не более…

Удивительно, он даже не попытался таким образом помочь маме. Зачем? Он и не слушал, что на тот момент всё можно было решить с гораздо меньшими потерями.

Если бы папа тогда не был столь жаден, возможно, всего этого не произошло бы. Мне просто незачем было бы помогать Олегу, смотреть документы и.

Впрочем, это если те документы вообще имели значение, а не были способом поиздеваться над наивной дурочкой вроде меня.

Я лежала на узкой больничной кровати. Кажется, всё ещё была одета, мне только расстегнули несколько пуговок блузки, чтобы было легче дышать и воротник не сдавливал горло. Жар немного спал, очевидно, эту комнату хорошо проветривали, вот я и не задыхалась так, как прежде.