Тереза Тур - Тенор (не) моей мечты

Великий был мрачен и заранее зол.

— Здравствуй, Анна.

Анна, не Анечка, не Энни и даже не Нюся. Да вот нехорошо ж! Судя по сведенным бровям и глазам, что метали молнии, разведка уже доложила, интерпретировала и истолковала. Хотя, если запись уже выложили, мог и сам увидеть…

Как-то я затупила, каяться надо было начинать еще вчера. Охо-хо-хо. Не тем я занималась накануне, ох не тем.

— Как это понимать? — ко мне развернули ноутбук, на котором до этого внимательно рассматривали мои певческие экзерсисы на Манежной.

Какой выразительный стоп-кадр. Я как раз выхватываю микрофон из рук бывшего. Артур смотрит на меня. И правда, вместе мы смотримся весьма и весьма эффектно. Хороши, ничего не скажешь.

— Анна. Тебе напомнить, как ты уже хотела побунтовать? Сменить место работы? Помниться, что-то было о рамках, в которых тебе тесно? Так?

Стиснуть зубы и молчать. Не спорить. Не оправдываться. Владлен это ненавидит. Особенно, когда его понесло — вот как сейчас.

— Тебе напомнить, чем все закончилось?

Молчать. Главное, молчать.

Я прикусила щеку изнутри.

— Как ты уже обращалась к мужу, чтобы он помог тебе? И что?

Все, что он говорил — было и правдой, и неправдой. Уходить я не собиралась — не для того я выигрывала конкурсы, моталась по кастингам, напрягала всех знакомых и не очень, чтобы только получить первую сольную партию А потом — удержаться в солистках, когда конкурсы каждый год, и кастинги на каждую постановку, а репертуарных спектаклей все меньше.

Но раздвинуть рамки и правда я хотела. Возможно, зря. Возможно, я много что сделала зря.

— И как ты рыдала у меня…

Я едва удержала на лице приветливое, чуть смущенное выражение под кодовым названием «невинность номер пять». Специально разработанное для случаев умеренного бешенства великого и ужасного.

Который уже начал интерпретировать в духе собственной концепции бытия. То есть бредить.

Рыдать-то я рыдала. Только не прилюдно. И уж тем более не в театре — это факт. Если бы я позволяла себе рыдать на рабочем месте, то меня б уже подгрызли давным-давно.

— И как умоляла оставить в театре?! Готовая на все, лишь бы тебя не выгнали?

М-да. Что-то года никого не красят, Владлена в том числе. А вот в яркую манию величия разукрашивают вполне себе. Когда все грянуло, развод в том числе, я, конечно, договаривалась. И просила помочь. Но рыдать и умолять… Как-то серьезно расходится его толкование событий с тем, что помню я. И что это он имеет в виду под «готовая на все»? Слишком замысловато для моих вокальных мозгов, которых, как всем известно, не существует в природе.

Я слушала обличительную речь, опустив голову и время от времени вздыхая — «Магдалена, готовая каяться». Поза номер шесть, для бешенства, переходящего или в творческий порыв, или в грандиозный скандал с увольнениями. В зависимости от того, насколько адекватно ситуации будет исполнена Магдалена.

Внутри даже не кипело. Просто холодный расчет — увы. Я не могу потерять работу. Не собиралась тогда, в то лето, когда меня подставил Артур и его любимый квартет. И тем более не могу позволить себе это сейчас, когда сама обеспечиваю свою маленькую семью. Значит, все эмоции потом. Продолжаем давать Магдалену.

Я прекрасно знала, что завтра Владлен будет целовать мне руки. И говорить, что я — находка и его счастье. Что будь он помоложе… с этаким прозрачным намеком: переубедите меня немедленно, что я молод душой, прекрасен телом и лучший кобель-производитель в этом рассаднике искусства. Разумеется, целовать мне руки, играть бровями и намекать неприличные намеки Владлен станет при всем честном коллективе. Чтоб видели и заходились в бешеной любви ко мне.

Но сейчас… Его истерику надо пережить. С холодной головой. Но отчего-то слезы практически вскипели у меня на глазах. Потому что переживать состояние беспомощности… Снова. Как тогда. Наверное, именно этого я Артуру и не простила. Его шашни с Даной — простила. По крайней мере, собиралась. А вот унижение… Сколько унижения я пережила по его вине!..

— Ань. Да что с тобой? — вдруг совершенно нормальным голосом спросил Владлен, кажется, оборвав свои страдания о несправедливости мира на полуслове.

— Все нормально, — выдохнула я. На мгновение закрыв лицо руками.

— Да что случилось-то?

И словно не орал минуту назад. Охо-хо. Творцы и гении. Они такие.

Только рукой махнула. Загнала слезы вглубь — сердце заныло, но еще не хватало! И устало ответила:

— Импровизация, Влад. Чистая случайность. Пришли с Катей послушать концерт, а там Артур простыл. Голос потерял. И заметил меня. Выскочил с микрофоном, как черт из табакерки.

— А получилось, словно неделю репетировали.

— Опыт, — улыбнулась я. — Хорошее образование.

— Моя школа.

— Божественная. И никак не иначе.

И мы улыбнулись друг другу, словно и не было никакого скандала, и не поймали меня на измене высокому искусству оперетты. Гений. Хорошо хоть я научилась с ним правильно обращаться. За десять-то лет.

— На будущий год возобновляем «Принцессу цирка», — как бы между прочим сообщил Владлен. — Ты, конечно, королева, но и принцессой будешь смотреться восхитительно. Ладно-ладно, заболтались мы с тобой, а репетиция через пять минут.

Я склонила голову, соглашаясь. И отправилась делать то, что действительно любила. И умела.

Петь.

Сегодня голос звучал как-то по-особенному. Наверное, как в мои двадцать. Легко, серебряным ручейком, лились звуки. И отчего-то все вокруг пахло сиренью. Даже музыка. Легко, тонко. Ненавязчиво.

И к чему бы это?

Дом встретил меня запахами. Сирени. Вкусностей. Артура.

Он, воспрянувший телом и духом, нашелся на кухне. Дочь что крутилась рядом. Хвостиком. Идиллия. Жаль, что сегодня спектакля не было. Тогда бы пришла — и упала. Сил заснуть бы не было, но и шевелиться — тоже. Как, впрочем, и переживать. А так…

— Привет, Ань, — Артур подошел, помог снять пальто, на мгновение задержал в объятиях. Коснулся волос. Потянулся, чтобы поцеловать.

Я раздраженно дернулась. Посмотрела на него: ты что, с ума сошел? Поймала его лучезарный взгляд. Он таким поклонниц одаривал, когда по-быстрому очаровать хотел.

— Прекрати! — прошипела я, решительно не желая чувствовать себя неблагодарной сволочью, обламывающей души… то есть тенора, тенора прекрасные порывы.

Он тяжко вздохнул, чуть улыбнулся мне и отошел. Я поймала огорченный взгляд Кати, на которую это представление явно и было рассчитано.

— Ты голодная? — тихо-тихо, как и рекомендовали врачи, спросил бывший.

Не уймется никак. Мало мне было концерта у Владлена, теперь еще дома. В моем доме. Где Артура быть не должно.

Надо это пережить. Дышать глубоко. «Анна Австрийская и подвески», поза номер два, она же «царственное негодование». Главное, не сорваться в скандал, нервы на пределе. А до срыва — десять… лучше бы вечностей, но так хорошо не бывает.