Джоан Коллинз - Лучшее эфирное время

Ванессе пришлось столкнуться с печальным фактом, что пришел конец тем временам, когда она зарабатывала на жизнь своей внешностью.

Ей было тридцать два года. Она сполна вкусила «la dolche vita». Теперь предстояла правда жизни.

Ванесса начала продавать свои драгоценности, картины и те вещи, что она приобрела после смерти Самира. За четырнадцать лет от щедрых спонсоров накопилось немало. Несколько вещей ей отдал отец, и Ванесса начала посещать аукционы и торги по всей Англии. У нее был наметанный глаз и на удачную сделку, и на хорошие драгоценности, и за три года она превратила свою передвижную торговлю драгоценностями в доходный бизнес. Часто она по делу сталкивалась с мужчинами, с которыми раньше состояла в более интимных отношениях, и, поскольку ее все любили и считали верным другом, бизнес Ванессы процветал, и вот теперь она оказалась в Лос-Анджелесе.

– Ты возьмешь с футляром? – спросила Эмералд.

Взглянув на красный кожаный футляр от «Картье» с золотой окантовкой, Ванесса кивнула.

– Да, но я их надену, – сказала она, выписывая каракулями чек. – Мне они так нравятся, что я их оставлю себе – на время, конечно.

Эмералд с глубокой грустью в последний раз взглянула на свои браслеты. Она любила их. Она обожала все свои драгоценности. Если мужчина не покупал ей их, она покупала сама. И вот теперь они уходили. И никто, наверное, никто больше их ей не купит. Никогда.

Продав браслеты Ванессе, Эмералд направилась в хорошо знакомый бар в западной части Голливуда и заказала пять ударных доз водки.

Бармен удивленно посмотрел на нее. Что-то неуловимо знакомое было в ее лице, но по опыту он знал, что лучше не ввязываться в разговор с тем, у кого явно имелись проблемы. У этой женщины, судя по всему, проблем было более чем достаточно. По ее внешности можно было догадаться, что когда-то она была весьма привлекательна. Сейчас светлые волосы с серыми корнями в беспорядке свисали, обрамляя ненакрашенное бледное лицо, в котором угадывались аристократические скулы, точеный нос и чувственные губы. Глаза спрятаны за дымчатыми стеклами очков; одета она была в бесформенный твидовый пиджак и плотные брюки, скрывавшие фигуру. На ногах – стоптанные туфли на высоких каблуках. Она курила «Лаки Страйк», прикуривая одну сигарету от другой, отказываясь от услуг мужчин, с интересом поглядывавших на нее; видимо, их животный инстинкт улавливал исходящий от нее аромат былого блеска. Она сидела, глядя прямо перед собой, почти не двигаясь, лишь подносила к бледным губам стакан.

Осушив пятый, Эмералд шаткой походкой направилась к бармену за следующим.

– Леди, думаю, вам уже достаточно, не так ли? – Бармен старался быть вежливым. Он видел, как она выходила из туалета – едва держалась на ногах.

– Я в порядке. Налей еще, – огрызнулась Эмералд.

– Не могу, леди. Извините.

– Пошел к черту, ублюдок! – зарычала она.

– Послушайте, леди, в этом городе существует закон. Я не могу подавать алкоголь посетителю, если он уже выпил лишнего. Я не хочу лишиться лицензии.

– К черту твою лицензию, – пробурчала Эмералд, вставая со стула и нетвердой походкой направляясь к двери. – К черту твою лицензию и твой сраный бар! – Она оглядела зал и мужчин, уставившихся на нее. Никто ее так и не узнал. – И вас к черту, ублюдки! – крикнула она и, хлопнув дверью, пошатываясь, ступила на бульвар Олимпик.

На следующий день, придя в себя, Эмералд отправилась с визитом к Дафни Свэнсон.

– Если говорить откровенно, дорогая, мне нужна работа; согласна на любую, я не гордая. Я изрядно поиздержалась. Вчера продала свои любимые браслеты – те, что подарил мне Стэнли на свадьбу. А ты ведь знаешь, как много он для меня значил.

– Я знаю, милая, знаю. Я хорошо помню, хотя это и было тридцать лет назад.

– Двадцать восемь, – сердито поправила ее Эмералд. – И мне было тогда двадцать.

– Конечно, – согласилась Дафни, улыбнувшись про себя.

Почему они все так стараются урезать свой возраст, хотя весь город с точностью до месяца знает, кто когда родился, и с точностью до тысячи – сколько денег на их банковских счетах?

– Ты в курсе всего, что происходит, Дафни. Должно же быть хоть что-нибудь где-нибудь на подходе, на что я могла бы рассчитывать. Я ведь «Ее голливудское величество», – деланно рассмеялась Эмералд.

– Я знаю, милая, кем ты была, ну и, конечно же, осталась, – попробовала утешить ее Дафни. – Но, дорогая, ты должна понять, что кинозвезды твоего поколения, как бы это сказать, слегка passe. [16]– Она впилась в засахаренный каштан, поморщилась от его приторного вкуса и скормила пекинесу, примостившемуся рядом на розовой накидке.

Эмералд откусила заусеницу и закурила «Лаки Страйк». Боже, как хотелось выпить. Да и порошок бы не помешал. Сколько же времени? Одиннадцать утра. В Лондоне уже семь вечера – время коктейлей, светских раутов. Ее друзья с Итон Сквер и Челси сейчас уже пьют мартини или шампанское.

– Хочешь выпить, дорогая? – спросила Дафни, словно читая ее мысли.

– О, не знаю, право, еще так рано… Ну, может быть, если только «Кровавую Мэри».

– Я составлю тебе компанию, – снизошла Дафни. – А потом пообедаем в «Иви». Там сегодня будет Берт Хогарт.

– А чем он сейчас занимается? – спросила Эмералд.

– Дорогая, в самом деле! Я понимаю, что тебя здесь не было, но ты что, совсем не знаешь, что происходит в этом городе?

– Нет, – пожала плечами Эмералд. – Не забывай, я же провела последние пять месяцев в Италии.

– Пора прозреть, дорогая, – сказала Дафни, принимая коктейль, который принесла горничная. – Уже восемьдесят пятый год. Если ты хочешь остаться в бизнесе, скорее переключайся на телевидение, потому что именно там сегодня происходят основные события. Даже Берт Хогарт понял это – вот почему он снимает сегодня на телевидении.

Эмералд выпила свой коктейль, тут же почувствовав легкий шум в голове и ощутив прилив надежды и оптимизма, которые всегда вселяла водка.

Дафни продолжала:

– Берт Хогарт снимает престижный и очень амбициозный сериал, дорогая. Это не какая-нибудь халтура. Называется «Америка: ранние годы». Я думаю, название говорит само за себя. На главные роли подбирают самые громкие имена, дорогая, самые громкие. Уже подписали контракты с сэром Джоффри Фэннелом и Оливией Гровенор из Национального театра – помнишь ее Джульетту? Боже, как она была хороша! Но если бы Берт увидел тебя, он убедился бы, как хорошо ты еще смотришься…

По правде говоря, Дафни вовсе не думала, что Эмералд хорошо выглядит. Пластические операции на лице не очень-то помогли, хотя ее красота и былой блеск сквозили и из-под мешков под глазами, и из-под жировых складок и серых корней волос. Прочитав сценарий, Дафни сразу поняла, что Эмералд могла бы великолепно сыграть роль Эвелин – сильной, волевой женщины, искательницы приключений, которая приезжает из Старого Света в приграничный городок Америки в восьмидесятых годах прошлого века. Вопреки невзгодам, она добивается того, что и с ней, и с ее городом считается вся нация. Сериал должен был стать самым выдающимся в сезоне 1985–1986 годов, самым популярным со времен выхода в эфир «Саги».