Виктория Мальцева - За мгновения до...

Главное знание, которое я вынесла из этой истории: Кристиан — не мой парень. Даже Лукас целовался круче. Точка.

Дальше драка, кто кого не ясно, но их трое — Дамиен, Кристиан и разнимающий Рон.

Дамиен страшен. Его руки, сжимающие горло Кристиана, вынуждают меня вмешаться:

— Отпусти его, придурок! Отпусти!

У меня страх на грани истерики. Ужас происходящего заставляет стукнуть Дамиена кулаком по спине. Он в то же мгновение разворачивается, отпустив Кристиана, и хватает за руку меня. Дальше следует мой эпический взлёт вверх по лестнице: разозлившийся папочка тащит выведшую из себя дочь, чтобы запереть в своей комнате. Но до моей спальни мы даже не добираемся.

Оказавшись в межкомнатном коридоре, скрытом от посторонних глаз, одним резким движением Дамиен разворачивает меня лицом к себе:

— Я не позволю тебе делать ЭТО со мной!

— Это? — язвлю. — Позволь поинтересоваться, что именно подразумевается под загадочным «это»?

— Ты знаешь!

Его взгляд — засасывающая воронка, чёрная дыра во всей своей мощи и способности искажать пространство и время. И в этом месиве чувств, мыслей, эмоций доминирует одна — боль.

Ему больно, чёрт возьми! Стрела попала в цель, в самое яблочко! Если бы сейчас со мной была моя камера, я бы запечатлела снимок века: «Поверженный монстр молит о прощении, обещая, однако, скорую расправу». О да! Именно так. Ибо они, монстры, физиологически не способны страдать в одиночку.

Я знаю… А что, собственно, я знаю? Только то, что может сделать с душевно больным усмешка в лицо. И я смеюсь. В голос. От души. Ладно, признаю, это был момент малодушного триумфа. Взять верх и не рассмеяться? Я бы себе никогда этого не простила.

Внезапно слышу хлопок. Даже не так: треск сэндвич панели бывшей до этого мгновения стеной. Он ударил тыльной частью ладони, сжатой в кулак, о стену справа от моей головы! И этого ему, очевидно, показалось мало, потому что секундой позже обе его открытые ладони ударяют ещё раз о несчастную стену по обеим сторонам моей не менее несчастной, до смерти перепуганной, головы.

— Ты ведёшь себя так же, как твоя мать!

— А как ведёт себя моя мать?

Я бы хотела, чтобы мой голос был громче. Чтобы он был увереннее и смелее.

— Ты и сама хорошо это знаешь!

— Нет, не знаю! Скажи мне!

И теперь я, кажется, достигаю желаемого уровня громкости:

— Ну же! Давай! Скажи всё, что думаешь, будь мужиком! — подначиваю.

И он не выдерживает!

— Шлюха! — шипит. — Твоя мать — шлюха, и ты, похоже, тоже! Но я не позволю этого в моем доме! Ясно?! Хочешь творить такое, убирайся вон!

Я не знаю, чего он ждёт в ответ на эти слова, и ждёт ли вообще. Меня душат слёзы, но не от обиды: ничто не сводит с ума так, как правда. Да, моя мать прыгнула в постель к его отцу, когда земля на могиле моего ещё не успела высохнуть. Да, её частые отъезды в Ванкувер говорят только о том, что эти отношения начались ещё при его жизни. Да, она наплевала на своего больного мужа и завела роман на стороне. Она бросила меня, в конце концов! Променяла родную дочь на перспективного мужика! И Дамиен, конечно же, всё это прекрасно знает. Но понимает ли он, насколько больно мне? Да ему плевать! Всегда было, всегда будет.

Я беззвучно рыдаю, потупив взгляд, спрятав его где-то между собственными носками и отчаянно надеясь, что Дамиен каким-то чудом не заметит моих слёз.

Мне нечего ему ответить, потому что он прав почти в каждом своём утверждении, мне нечем крыть, и самое большое желание — чтобы он поскорее ушёл. А я сейчас зайду в свою ванную, наберу воды и утоплюсь…

Но Дамиен не уходит, он даже не медлит, а просто стоит.

Внезапно его агрессия обрушивается одной только фразой:

— Посмотри на меня!

И тут же тает в более тихое:

— Посмотри мне в глаза!

И шёпотом:

— Посмотри!

Мой взгляд тяжёл, в нём паника, граничащая с ужасом. Адреналин, закипающий от страха и… другого чувства. Грёбаного другого чувства, в котором я не признаюсь себе. Никому, ни одной живой душе. И неживой тоже.

Но он знает. Он знает и жарко дышит мне в лицо. Я впервые так близко и чётко вижу каждую его черту: тёмные, почти чёрные глаза, умещающие все до единой отрицательные эмоции и то, в чём он сам, похоже, не готов признаться; едва заметную щетину на его подбородке, совсем не по-мужски, а, скорее, по-детски идеальную кожу на щеках, тонкий нос, и родинку почти у самого его уха. Да, ту самую.

А смотрит он на мои губы. Так долго и так завороженно, как никто до этого.

Freya Ridings — Lost Without You (Live At Hackney Round Chapel)

Наши глаза, наконец, встречаются, как он и хотел, и я не вижу в них того, что должна: нет злости, нет ненависти, нет желания мстить. Это тот же взгляд, который так цепко держал меня в кафе аэропорта, столько раз скользил и прятался в школе, на гонках, на нашей кухне — везде. Мы зависаем в созерцании друг друга, заглядывая в самую глубь, боясь пошевелиться, нарушить то странное поле, которое так плотно обнимает обоих, заставляя приблизиться.

И именно эта томительность, ожидание, неспешность в самом сокровенном уничтожают всю суетливость эмоций, весь их отрицательный накал, всё, лишнее, ненужное тает, рассыпается мелким пеплом. Остаёмся только мы и наши губы:

— Дамиен… — выдыхаю.

— Ева…

Кажется, мы коснулись друг друга… Впервые за всё время, за всю нашу историю коснулись друг друга без ненависти и сделали это губами. Одно невесомое, случайное касание, и вот его лоб уже тяжело упирается в мой.

Мы оба понимаем, что сейчас будет, оба ждём, оттягиваем, но знаем, что неизбежное неизбежно:

— Ева… — и я теперь точно знаю, чьё это имя.

— Ева… — он почти стонет дыханием, одному ему понятной мукой.

— Ева…

Я не сразу понимаю, что происходит. Вернее, понимаю, но…

Он целует. Мои губы своими. Не жёстко и кусая в кровь, как пишут в книжках или показывают в кино, нет! Он целует так, как целовал бы свою девушку, наверное.

Одно единственное захватывающее движение и Дамиен замирает, не отрывая своего рта от моего. Его дыхание — полнейший бардак, несмотря на явные усилия успокоиться и унять лихорадочные вдохи и выдохи. И, конечно, его глаза открыты, как и мои.

Триумф не всегда бывает сладким, и мой, на этот раз, с горечью. Как полынь и клубника. Как шоколад с чёрным перцем. Только вкус у него — мятный. Не знаю, что Дамиен пил на этой вечеринке и пил ли вообще, но во рту у него — мята.

Наконец, он обхватывает обеими ладонями моё лицо и, закрыв глаза, целует мои губы со всем напором, какой только можно себе представить.

Я в ступоре, в полнейшей прострации, в отрыве от Земли и понимания сути происходящего.

Мой спутник ушёл в тень — связь с разумом утеряна.

А он всё целует…