Виктория Мальцева - Моногамия [СИ : ред. 2017 г.]

Oscar & The Wolf — Where Are You

Алекс не сводит с меня глаз, не перестаёт улыбаться, его руки никогда не знают покоя, если я рядом, они либо держат мои ладони, либо гладят их, либо нежно обнимают мою талию, либо поглаживают мне спину, но никогда не совершают никаких сексуальных путешествий, если только мы не в душе или постели, и это опять безумно мне нравится в моём муже. Я знаю прекрасно, как велик соблазн для него как минимум положить свои руки мне на грудь, но он всегда сдерживает себя, контролирует — так научили его в детстве: быть сдержанным, воспитанным, тактичным, деликатным. Но его горячую природу не обманешь, и поэтому он часто, но мягко и робко, просит меня пойти с ним в постель, просит так, что я никогда не отказываю ему, даже если мне совсем не хочется или не можется.

Но это не про сегодня и не про сейчас: все утехи с водой я просто обожаю, словами не передать, сколько нежности выплёскивается из моего супруга в такие моменты. Ради них одних стоило приходить в этот мир, расти и учиться всему, чтобы потом однажды встретить Алекса и пережить радости бытия его любимой женщиной…

Мы нежимся в нашей огромной мраморной ванне-джакузи шестиугольной формы. Алекс выбрал её многие годы назад по итальянским каталогам, и приплыла она в Штаты из Турина специальным заказом, ведь уже тогда в своём воображении он рисовал картины своей счастливой семейной жизни со мной, не жалел денег, времени и других ресурсов, создавая для нас и наших детей этот грандиозный и лучший во всех отношениях дом…

Алекс просил помыть его, и я с наслаждением выполняю его просьбу: мои ладони ласково и нежно скользят по волнам его крепких, здоровых мышц, по его могучим плечам, широкой груди, где я с особым наслаждением ощущаю под кончиками своих пальцев невыразимо сексуальные упрямые короткие волосы… Я обвожу намыленными руками его изящные ягодицы, бёдра, колени, ступни, и лишь в самом конце возвращаюсь к обожаемому мной животу — этому участку уделяю особое внимание, и в этом фрагменте ритуала омовения мужа удовольствия больше для меня, нежели для него. Не выдерживаю натиска влечения, ложусь на его широкую грудь, прижимаюсь к ней своей обнажённой грудью, испытывая при этом невыразимое наслаждение, кладу голову на его плечо, целую его в шею и, очевидно, всё порчу этим, поскольку Алексу уже не до расплавленного неженья под моими ласковыми ладонями: он распахивает потемневшие глаза, и я шёпотом останавливаю его:

— Ещё голова! Голову не помыли! — и он сразу же сдаётся, покорно закрывая глаза обратно и расплываясь в сладкой улыбке, ведь голова и волосы — это самое его любимое место для ласк, и мне известно об этом, ещё со времён холодного февральского Парижа…

И я начинаю этот священный ритуал — опускаю его голову ниже к воде и поливаю волосы руками, смачивая их, затем сажусь на его бёдра, обнаруживая, что он уже в нетерпении, и начинаю, как всегда, с висков: нежно касаюсь их и провожу раскрытыми пальцами дорожки, нежно скользя по коже и соединяя пальцы на затылке, подразнивая его самое эрогенное место. Затем поднимаюсь выше, начиная со лба повторяю те же движения, медленно, иногда возвращаюсь, распределяя волосы на пряди ровнее, и муж мой уже мурлычет, в ожидании самого сладкого. Я глажу его по волосам, и он знает, что ещё немного и будет десерт, и я подаю его: мои пальцы, обезумевшие в своей нежности, ласкают его затылок, спускаясь к шее и вновь возвращаясь, разглаживают его локоны и слегка тянут их, пропуская между пальцев. В этот момент руки Алекса перестают слушаться его благопристойные приказы и ложатся мне на талию, по бокам, туда, где как он уже знает, расположены мои «особые зоны».

Woodkid — Boat Song

У моего мужа волосы всегда слегка отросшие, хоть и стрижётся он теперь чаще, чем в молодости, и вот за эти отросшие пряди на его затылке можно как следует ухватиться и тянуть сперва легонько, потом сильнее, пока он не зайдётся в оргазме… Но это удовольствие мы оставим ему для постели, поэтому здесь, в ванной, я ограничиваюсь лишь массажем и намёками на потягивание, расчёсывая его вьющиеся шёлковые волосы своими пальцами. Но и этих моих действий более, чем достаточно, мой возбуждённый Алекс не знает, чего ему хочется больше ласк, или секса, и последнее всегда одерживает верх, поэтому, его руки уже касаются моей груди, но так нежно и едва дотрагиваясь, что мне тут же хочется большего, а это уже означает, что процесс запущен. Карие глаза приоткрываются, следя за моей реакцией, и видимо, удовлетворившись ею, раскрываются больше, губы меняют улыбку наслаждения на улыбку вожделения, и он поднимается, ловко и с чувством заключая меня в объятия, его губы уже страстно ласкают мои плечи и шею, и я понимаю, что с купанием однозначно покончено, и моего разгорячённого льва уже не остановит ни что…

Мы занимаемся любовью в ванной, затем в постели, затем, поужинав во второй раз в три часа ночи, прямо на полу в холле, на белоснежном пушистом ковре… Вообще в нашем доме уже не осталось мест, где бы мы не делали этого. Именно поэтому Алекс так любит субботы и те редкие вечера и ночи, когда дети уезжают к Марии, и мы остаёмся совершенно одни. Как я уже говорила, мне достался редчайший экземпляр: горячий, ненасытный, искусный, но при этом невероятно нежный и деликатный.

Лежа в его объятиях, укутанная его любовью и нежностью, я изо всех сил гоню мысль о том, как буду жить тогда, когда всё это закончится, ведь что-то внутри меня неустанно шепчет, что не смогу я и впредь всегда оставлять с носом старуху с косой, что однажды я опоздаю, или не во время соображу, или просто отвлекусь на что-то и не почувствую того, что до сих пор мистически счастливым образом могла предвидеть… Как же он дорог мне, как бесконечно любим, как неразрывно связан со мной этот необычный человек, этот невероятный мужчина, мой Алекс…

Нежность теперь живёт повсюду в нашем доме, но больше всего её, конечно в спальне. Столько, сколько сейчас, её не было никогда — ни в глупой и жестокой юности, ни в самом начале нашего безумного брака, где нежность была, но больше было всё же страсти и бурного секса, ни в пору нашего воссоединения, где Алекс чаще бывал строг, нежели нежен, но и нежен тоже был. Но сейчас нежность — это единственный и уникальный способ его общения со мной и девочками, только с Алёшей он по-мужски серьёзен, но всегда добр, и всегда доступен. Его доступность для нас удивляет меня больше всего — многие и многие финансовые и другие важные вопросы остаются нерешёнными, встречи не проведёнными, ведь рабочий день Алекса гораздо короче бесконечного потока дел и людей, жаждущих беседы с ним. Но Алекс всегда в пять часов дома и может несколько часов играть с пришедшим в гости Алёшей в шахматы, с Соней и Лурдес в их не слишком увлекательные для него девчачьи игры. Но если сложить всё то время, которое уходит у него на меня, на длительные неженья в ванной или постели, на наши чаепития и любования закатами из витражей нашего стеклянного дома, на наши бесчисленные совместные ужины в даунтауне, прогулки, беседы или просто молчания в объятиях друг друга, то можно было бы без сомнения вести ещё один такой же полноценный бизнес как тот, который у Алекса уже есть. Однажды я осмелилась спросить его, откуда такая роскошь в виде неограниченно свободного времени, ведь раньше мы его практически не видели из-за работы, и он ответил: