Виктория Мальцева - Моногамия [СИ : ред. 2017 г.]

Опять этот звук, этот навязчивый, раздражающий звук, но теперь мне не нужно напрягаться, по этому пути я уже двигалась какое-то время назад, вот только какое? Снова распахиваю глаза, комнату застилает тусклый дневной свет… похоже на раннее утро. Чувствую рукой что-то мокрое и тёплое…

— Я люблю тебя, люблю, люблю, я люблю тебя, не бросай меня, прошу, только не бросай…

Поворачиваю голову и вижу склонившееся лицо Алекса, он целует мою руку и накрывает моей ладонью своё лицо… Господи, сколько времени прошло? Где я? Он старше, много старше, я не видела его таким никогда, на висках его седина, много седины. Вдруг, он поднимает голову и смотрит мне в глаза, на лице его пролегли глубокие морщины, глаза и губы опухли от слёз, всё его лицо мокрое…

— Господи, ты очнулась…

— Где я?

— Мы в госпитале, но тебя уже прооперировали, все исправили и всё будет хорошо, только не пропадай снова, говори со мной!

— У меня всё болит…

— Я знаю, ты говорила в бреду, я попросил и тебе добавили морфия или что они там ставят…

— А что со мной… произошло? Почему ты такой… старый?

Он смотрит на меня вопросительно, будто не понимает, о чём я.

— Скажи, что любишь меня!

— Люблю…

— И я люблю тебя, всем сердцем люблю, всегда любил! Люблю, люблю, люблю… — он целует снова мою руку и шепчет, и этот звук не раздражает меня больше, он такой сладкий, но я снова проваливаюсь туда, где не так больно…

Как же хорошо здесь, словно в утробе матери, полный покой и… тишина.

Coldplay — O

Яркий солнечный свет, красота лазурного моря, скалистые выступы с хвойной порослью, жёлтый песок, ярко красные водяные горки, пляжные зонты в широкую бело-синюю полоску — мы в Испании. Я на шезлонге, Алекс рядом на своём, он что-то пишет в ноутбуке, а я любуюсь им и морем. Вдруг он отвлекается, и его глаза смотрят на меня бесконечно долгим, тёплым, любящим взглядом, затем он поднимает руку и кончиками своих ухоженных пальцев нежно проводит по моему смуглому от средиземноморского загара животу, отчего у меня разливается жар где-то внутри, где-то там, где жили когда-то мои трое детей…

А вот его губы совсем юные, они целуют меня впервые в парке, от этих первых касаний, самых первых в моей жизни ЕГО прикосновений, я едва не схожу с ума, по всему телу пробегает сладкая волна наслаждения, но я не принимаю её… мне стыдно, мне горько думать о своём предательстве… Нет! Сюда не хочу заглядывать, тогда куда же?

Роддом, нищий, с зелёными стенами, моё тело изнывает от боли после тяжёлых родов и множества уже зашитых разрывов во мне, но я впервые в жизни ощущаю всепоглощающее счастье, ведь на руках у меня мой новорожденный сын, он смотрит мне в глаза своими полностью расширенными зрачками, смотрит так, будто всё понимает, и мне становится не по себе… Мне только 19 лет… Сколько всего ещё впереди!

Я распахиваю глаза, комната залита ярким солнечным светом, мне больно смотреть и я не вижу ничего, меня мучает притуплённая боль, но она терпима. Я пытаюсь собраться с мыслями и вспомнить где я, и что со мной, но не могу. Пытаюсь осмотреться и лишь небольшого движения мне достаточно, чтобы увидеть Алекса. Он стоит у окна и смотрит вдаль, плечи его опущены под тяжестью грусти, у него седина, которой я не видела раньше… или видела? Странное ощущение не покидает меня, будто до этого я была в каком-то совершенно другом месте, где мысли не так ясны и пространство не такое острое как здесь. Пытаюсь вспомнить, где же я была, но не могу. Закрываю глаза, чтобы вернуться туда, лежу так какое-то время, но ничего не выходит. Снова открываю глаза и снова вижу Алекса всё в той же позе, сгорбленного, замученного и одинокого. Мне отчаянно хочется его приласкать, я напрягаюсь, чтобы встать, и внезапно моё тело пронзает острая, нестерпимая боль, в глазах темнеет, и я снова проваливаюсь… Так вот, как это работает!

Медленно открываю глаза, темно. Напротив меня на экране с сердечком виляет зелёная линия. Долго смотрю на неё, пытаясь сообразить, что это. Поворачиваю голову в сторону окна и вижу рядом с собой в постели Алекса, он держит меня за руку и спит. Думаю, странно, почему у нас спальня такая маленькая и непохожая на себя. Чувствую тепло и запах Алекса и мне спокойно и хорошо, главное, что он рядом, значит всё в порядке. Лежу долго, глядя на его лицо. Он спит так тихо, дыхания не слышно совсем. Нахожу его очень необычным, каким-то неухоженным и замученным. Внезапно понимаю, что он давно не брился, и в это же мгновение осознаю, что мы не в спальне, мы в больнице. Тупая боль в животе напоминает о том, что произошло. Да, это Кристина вонзала в меня нож много раз. И тут я вспоминаю про ребёнка, звериный вопль вырывается из меня, Алекс вскакивает и хватает меня за голову, он что-то говорит, но мне всё равно, я повторяю один и тот же вопрос:

— Что с ребёнком, Алекс?

Он не отвечает, и в этом положении я не могу разглядеть выражение его лица.

Он молчит слишком тяжко, я всё понимаю, и тихо уже, с отчаянием, спрашиваю:

— Я могу ещё иметь детей?

Он целует меня в лоб и так же тихо отвечает:

— Я не знаю. Я очень люблю тебя. Главное ты жива. Я так люблю тебя, — повторяет он снова и снова.

Вот оно это слово ЛЮБЛЮ ! Как же мне хотелось услышать его на протяжении этих пятнадцати лет. Мне так оно нужно было, как живительная влага жаждущему в пустыне. Вот для чего он берёг его… Сколько раз я слышала это «Люблю» в комнате с белыми стенами? Сотни, наверное, тысячи раз. Оно мешало мне плыть в реке вечности, наслаждаясь самыми полными и счастливыми моментами моей жизни. Я в ужасе от всей мистики происходящего. Наша, поражающая своей прорицательностью песня, теперь его признание в любви, бережно хранимое на протяжении долгих лет, и так чутко использованное им, чтобы указать мне верный путь в момент блуждания в лабиринтах жизни и смерти…

Coldplay — We Never Change

Я провела в госпитале ещё четыре недели. Все эти 28 дней Алекс был и днём и ночью со мной. Он читал мне книги, мы слушали вместе музыку, мы спали в одной постели. Мы говорили обо всём, нам так много нужно было сказать друг другу, во многом признаться.

— Почему ты так привязан к дому на берегу?

— Разве ты не знаешь?

— Нет!

— Я строил его для тебя, на первые серьёзные деньги. Помнишь мой экодом в Кишинёве?

— Помню.

— Это был самый удачный проект за всю историю, он превзошёл по рентабельности все последующие. Мы протестировали его в Кишинёве, исправили все недочёты и запустили целые кварталы в Европе. В Штатах он оказался никому не нужен, правда, но, тем не менее, он принёс мне мой первый капитал. С этого всё и началось: часть денег я вложил в свою проектную компанию, основал лабораторию, собрал самых талантливых и неординарных архитекторов нашего курса и не только нашего. Наши проекты разбирали как горячие пирожки, дело пошло в гору, часть из них мы стали строить сами. Деньги потекли рекой. И я их постоянно вкладывал в новые проекты, некоторые из них оказались провальными, но большая часть — нет. А дом на берегу строился на средства от моего первого капитала, это были самые ценные деньги, но он мне дорог не поэтому. Я создал его и построил с любовью.