Алексис Холл - Идеальный парень [litres]

– Ты не поверишь, – сказал он, усаживаясь напротив меня, – но когда-то в этом месте выступал Марк Нопфлер [72] Лидер группы Dire Straits. .

– Почему, верю. Но мне все равно. К тому же, если честно, – ладно, я в этот момент солгал, но мне хотелось хотя бы немного позлить его, – я, кажется, не знаю, кто это такой.

Я его явно недооценил. Он понял, что я вешаю ему лапшу на уши, однако не преминул воспользоваться случаем и прочитал мне длинный, полный самолюбования монолог об истории музыкальной сцены.

– Когда мы с Марком познакомились в 76-м, они с братом нигде не работали, жили на пособие и планировали создать свою группу. И я пригласил их сюда, чтобы они послушали «Макса Меррита и Метеоры» [73] Новозеландская и австралийская рок-группа. . Тогда это место называлось «Месяц», и здесь было то, что в наше время называлось туалетной тусовкой.

Была у моего отца проблема, точнее, одна из многочисленных проблем: он умел рассказывать так, что ты поневоле начинал его слушать.

– Что?

– Так мы называли жутко грязные концертные площадки, их было много по стране. Они ютились в пабах, на складах и тому подобное. Там можно было сыграть за пиво, чтобы заявить о себе, просто ради удовольствия. В те дни все так начинали. И я отвел Марка посмотреть на «Макса Меррита и Метеоров», хотел показать ему, что эти ребята вытворяли с двумя акустическими гитарами и синтезатором… И думаю, его это вдохновило.

– Дай угадаю, а еще ты сказал ему: «Ого, похоже, что ты попал в отчаянное положение».

Он улыбнулся.

– Так ты все же знаешь, кто он, раз вспомнил, что его группа называлась «Отчаянное положение».

– Да, верно. Имею некоторое представление.

– Разумеется, теперь все иначе. – Он сделал задумчивую паузу, а потом отхлебнул свой «Напалм Аякса». – И, по правде говоря, в этом нет ничего плохого. Хотя в мое время крафтовый эль мы называли просто пивом. – И еще одна задумчивая пауза. – Потом в дело вступили крупные сети, маленькие пивоварни начали закрываться, все стало безликим и одинаковым. А теперь мы уже и забыли, с чего все начиналось, поэтому кучка двадцатилетних мальчишек пытается продать нам то, что мы просто не должны были когда-то отдавать. – Еще одна пауза. Он в этом деле был мастером. – Забавная это штука – маятник мира.

– Вижу, – спросил я, отчасти с искренним интересом, – ты уже придумал название для следующего альбома?

Он пожал плечами.

– Все зависит от твоей матери. От твоей матери и от рака.

– Так… мм… как ты себя чувствуешь? Все в порядке?

– Я жду результатов теста.

Вот блин. На мгновение Джон Флеминг показался мне просто лысым стариком, пившим эль из бутылки с причудливой этикеткой.

– Слушай, мне… мне очень жаль. Наверное, это ужасно.

– Что есть, то есть. Зато это заставило меня задуматься о вещах, которые давно уже не приходили мне в голову.

Еще месяц назад я спросил бы его: «Ты имеешь в виду своего сына, которого бросил?», но вместо этого я поинтересовался:

– О чем же?

– О прошлом. О будущем. О музыке.

Я мог бы притвориться, что подхожу под определение «прошлое», но меня это не сильно утешило.

– Видишь ли, это как пиво. Когда я начинал, мы были молодыми ребятами с кучей идей, играли на чужих гитарах для всех, кто готов был нас слушать. Моя группа «Права человека» записывала первый альбом на раздолбанном восьмидорожечном магнитофоне в гараже. А потом появились большие студии с их слащавой поп-музыкой и группами одинаковых пластиковых ребятишек, и из музыкального бизнеса ушла душа.

Я читал интервью с Джоном Флемингом, слушал его песни, видел его по телевизору и знал, что именно так он всегда и разговаривал. Но, оказавшись с ним наедине, я испытывал совсем другие чувства: когда он смотрел на меня своими внимательными зелено-голубыми глазами, у меня складывалось ощущение, будто он рассказывал мне нечто такое, о чем никогда никому не говорил.

– А теперь, – продолжал он со своей легендарной меланхолией в голосе, – мы снова вернулись в наши гаражи и спальни, нынешние музыканты играют на взятых напрокат гитарах и записывают музыку на старенькие ноутбуки, а потом выкладывают их на «Саундклауд», «Спотифай» или «Ютуб» для всех, кто будет готов их послушать. И внезапно все снова стало настоящим. Я тоже когда-то с этого начинал, но мне уже нет дороги назад.

Впервые мне не хотелось сказать ему какую-нибудь гадость. Вопреки всякому здравому смыслу я поймал себя на том, что мне интересно было слушать его.

– А как все это стыкуется с «Идеальным кандидатом»?

И впервые за время нашего знакомства я увидел, что мой вопрос задел что-то в душе Джона Флеминга. Он посмотрел на свою бутылку пива, а потом закрыл глаза и долго их не открывал.

– Я не могу быть таким, как прежде, – сказал он, – значит, я должен стать кем-то еще. Потому что другой возможный вариант – это стать пустым местом. А я не могу быть пустым местом. Мой агент сказал, что участие в этом шоу пойдет мне на пользу – напомнит обо мне прежней аудитории и познакомит со мной новую. Это не полноценное возвращение на сцену, а, скорее, выход на поклоны, когда занавес уже опущен. Ты стоишь на сцене, свет уже начинает гаснуть, а ты просишь зрителей подождать и послушать твою последнюю песню.

Я даже не знал, что сказать. Наверное, ничего и не нужно было говорить. Ведь он говорил за нас обоих.

– Все твердят тебе: когда ты молод, тебе кажется, что ты будешь жить вечно. И никто не скажет, что когда ты состаришься, то будешь думать точно так же. Только окружающая действительность будет постоянно напоминать тебе о том, что это не так.

И как мне теперь нужно было поступить? Что делать?

– Ты… о тебе всегда будут помнить, папа.

– Возможно. Но когда я оглядываюсь назад, то невольно задаю себе вопрос – а что я сделал?

– Ну, ты записал около тридцати студийных альбомов, у тебя было несчетное количество турне, твоя карьера продлилась около пятидесяти лет, и однажды ты даже украл «Грэмми» у Элиса Купера.

– Не украл. А честно заслужил. – Похоже, он немного взбодрился. – И мы потом на парковке устроили славную потасовку.

– Вот видишь. Ты сделал очень много важного.

– Да, но только кто теперь об этом помнит?

– Не знаю, люди, интернет, я, «Википедия».

– Может, ты и прав, – допив остатки эля, он с решительным видом поставил бутылку на стол. – Как бы там ни было, но мы хорошо посидели. А теперь я должен отпустить тебя.

– О, ты уходишь?

– Да, меня пригласили на вечер к Элтону. А у тебя и… твоего парня тоже, думаю, много дел.

Сам не знаю как, но он заставил меня сожалеть о том, что эта встреча, на которую мне так не хотелось идти, заканчивалась.

– Ну что ж. Хорошо, что повидались.