Александр Уваров - Лемурия

— Дай! Дай снимки! Распечатки и копию! — потребовал начальник. — Те фотографии, от твоего филера… И эту! Сюда!

Вениамин, поджав губы, отобрал нужные бумаги и протянул шефу.

Фотографию коматозного писателя Алексей, повертев, бросил на пол.

Два же других снимка рассматривал долго.

А потом произнёс задушенным шёпотом:

— Это что? Это мы болваны такие? Сумасшедшие? Нас разыгрывает кто-то?

И, повысив голос:

— Что ты принёс? На кой чёрт ты это сюда принёс?!

Вениамин, забеспокоившись, на всякий случай переложил мобильный из кармана брюк в нагрудный карман и успокоительным тоном произнёс:

— Обычные снимки, Алексей Валерьевич. Что вас встревожило?

— Обычные?!

Алексей, развернув, показал фотографии помощнику.

— Вот ксерокопия, чёрно-белая. Это Ирина? Ты сам сказал, что Ирина! Только волосы неё светлые… Белые? Белые волосы! А вот рядом… Смотри!

И листки затряслись.

— Снимок, сделанный в Москве. Цветной. Тот, что ты на принтере распечатал. Это ты хотел в архив сдать? Это, как утверждает твой шпик, снимок жены писателя… Как её?

— Светлана, кажется, — пробормотал в ответ Вениамин.

И осторожно, на полшага отступил от начальника.

— Светлана? — переспросил Алексей. — Или, может, Ирина? Это же моя жена! Одно лицо! Одно лицо с ней! Только она… Она другая тут! Другая! Но это она!

Вениамин, вглядевшись в снимки, замер, поражённый необыкновенным сходством.

«Чёрт, как же… Как же так?»

Женщина, сфотографированная Тимуром в Москве, была — вылитая Ирина!

То же лицо, с совпадением до чёрточек, до мельчайших черт… Даже родинка на лбу — на том же месте.

«Как же я сразу не заметил?»

Вот только женщин на московском снимке выглядела явно старше. Больше морщин. Потухшие глаза. Хотя…

На мутной копии не всё можно разглядеть. Можно ли заметить все совпадения или несовпадения?

И у женщины на московском снимке — седые волосы. А на копии…

«Если снимок скопировать в чёрно-белом варианте, то как тогда будут выглядеть седые волосы?» — спросил сам себя Вениамин.

И сказал:

— Есть сходство, конечно…

— Одно лицо, — повторил Алексей.

И опустил руки.

Вениамин, выждав с полминуты, нагнулся и осторожно забрал у начальника листы со снимками.

Алексей, словно среагировав на его движения, очнулся и зашевелился слегка.

— Пойдём, — предложил он помощнику. — На берегу постоим. На звёзды посмотрим… Запутался я… Постоять хочется у воды, успокоиться.

— И это правильно, — согласился помощник. — Это дельная мысль, хорошая. Прибой — он успокаивает. Умиротворяет…

Он вышли из дома и, пройдя по лужайке, миновав пальмовую рощу, по дорожке, расчертившей зигзагом склон холма, спустились к пляжу.

Начинался прилив, и поднимающаяся вода мощными пенными потоками размывала песчаную пляжную полосу.

Алексей, запахнув полы пижамной куртки, стоял, сгорбившись, невдалеке от белой прибойной полосы, не замечая осыпающих его брызг и не обращая внимания на подбирающиеся к ногам его водные языки.

Стоял в молчании долго, очень долго.

Смотрел он не на звёзды, а на вздыбленный могучей лунной силой океан, надвигающийся на ночной, скованный сном берег.

Смотрел неотрывно, будто приковавшись взглядом к великой этой воде.

И так долго длилось молчаливое это наблюдение за океаном, что помощник, не выдержав, тронул его за плечо.

— Алексей Валерьевич…

Не дождавшись ответа, продолжил:

— Здесь климат, конечно, тропический и ночи тёплые, но… Ветер свежий, а вы так легко одеты! Продует, Алексей Валерьевич! Может, нам вернуться…

Шеф неожиданно легко согласился к ним.

Алексей кивнул в ответ.

— Да, мне пора. Только просьба одна к тебе. Дай-ка папку эту…

Заметив, что просьба смутила Вениамина, добавил:

— На один вечер всего. Почитаю письмо этого твоего… Тимура. На снимки полюбуюсь. А завтра верну. Верну, не волнуйся…

Вениамин протянул папку шефу.

— Только так ещё служебные документы…

— Завтра верну, — успокоил его Алексей. — Ты постой, подыши свежим воздухом. А то всё по городу бегаешь, смог глотаешь. Как наскучит, иди. Выпускать тебя за ворота не буду, сам выйдешь. Только потом убедись, что ворота за тобой закрылись. А то мало ли…

Вениамин кивнул в ответ.

И отвернулся, чтобы взглядом не смущать еле ковыляющего по тропинке начальника.

Хотел он остаться на берегу минуты на три.

Но простоял дольше, гораздо дольше.

Так долго, что впал с странное полузабытьё и, будто услышав в шуме волн чей-то манящий голос, сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё.

Будто под гипнозом океана, зашёл в воду и, схваченный было волнами, в страхе попятился, отступил назад.

«Господи, чего же это я?»

Ошалело закрутил головой.

«Замечтался… Идти пора. Заглянуть к шефу, спокойных снов пожелать? Или… Да уж, уснёт он! Едва ли теперь…»

Он похлопал по брючинам, сбивая налипший песок.

«Вот чучело! Нет, в таком виде к шефу заходить нельзя!»

Но…

Кольнуло, будто спица достала сердце.

Когда проходил он мимо дома — почувствовал что-то недоброе. Нехорошее.

Редко бывали у него предчувствия. Такого — не было ещё никогда.

В окне второго этажа — силуэт. Чёрная тень — отражением на занавеске.

Неподвижная. Странно неподвижная!

Сбиваясь ног, оскальзываясь на дорожной плитке, бросился Вениамин в дом…

Распахнул двери.

Выбежал на середину холла и крикнул:

— Алексей Валерьевич! Але…

Закашлялся.

И, не успев отдышаться, побежал дальше. К лестнице. Наверх.

Викрам отключил магнитолу и нажал на кнопку приёма звонка.

— Я в машина! В машина жду! Не уходил! — гордо доложил он.

В трубке послушался хрип. Кажется, ещё какое хлюпанье.

И резкий кашель.

— Мистер Дробужин? Вы… Я слушать!

Но ответил ему Вениамин.

— Это я, Викрам. Срочно в дом, мне помощь нужна. И вызови врачей.

— Амбуланс? — уточнил Викрам.

— Амбуланс! Доктор! — выкрикнул Вениамин. — Срочно!

Викрам, покачав головой, набрал номер вызова «скорой помощи».

Продиктовал адрес.

На вопрос: «Что случилось?», подумав, ответил:

— Плохо… С сердцем, должно быть, плохо. Давно не спал человек…

Убрал телефон в карман куртки.

И подумал, что — беда с этими гостями. Болеют они, на солнце обгорают. То волдыри, то отравления!

«Глупые… Как дети!» — подумал Викрам.

Кофе остывает быстро.

В летний полдень…

В летний полдень воздух приятно свеж.

На тенистой террасе кафе малолюдно, из столиков заняты только два.

Столик под старой липой приютил пожилую супружескую пару.

А за столиком, что стоит у самого края террасы, на том самом месте, с которого открывается, пожалуй, самый прекрасный вид на город, сидит одинокий посетитель.