Алиса Ростовцева - Предлагаю ничью [СИ]

Я думала, что это последний разговор с Тимуром дастся мне куда проще и легче. Что сложного в том, чтобы сказать «прощай»? Но каждое слово било по оголенным нервам. Каждая фраза Тимура лишала уверенности в себе. Мне было муторно и неспокойно… так, будто я шла по натянутому над бездной канату. Управляла ситуацией, но лишь до тех пор, пока из-за неосторожного движения не сорвалась бы однажды в пропасть.

— У тебя ничего не выйдет, Керимов, — я мотнула головой в сторону оставленной на полке визитки. — Я не собираюсь тебе звонить.

Тим стиснул зубы.

— Зачем ты так все усложняешь? Ты злишься, что я ухожу?

Я фыркнула. Уход Тимура лишь маленький гвоздик в гроб наших с ним недоотношений. Прощальная церемония в самом разгаре, он разве не видит это?

— Мне все равно. Дело не в этом.

— А в чем тогда?! Что вдруг случилось? — Тимур действительно не понимал. — Все было в порядке пару часов назад.

— А что разве пару часов назад что-то случилось? — я искренне изумилась постановке вопроса. Секс не повод для знакомства. Керимов-то должен об этом знать. — Это была клевая ночь, и ничего больше.

Я лукавила, притворяясь спокойной. Но показать реальные чувства Тимуру — вот уж нет!

— Ничего больше? — Керимов с сомнением хмыкнул. — Только не рассказывай мне ерунду.

— Думай, что хочешь, — я отвернулась от Тима, чувствуя, что мне становится жарко от его взгляда «я знаю о тебе все». — Просто давай закончим на этом? Тебя ждут в другом месте. Вот и поторопись.

Я думала, что Тимур оскорбится, снова начнет огрызаться. Но я не ожидала того, что Керимов облегченно вздохнет и, преодолев разделяющее нас расстояние, обнимет меня за плечи.

— Черт, Ксюш. Ты из-за этого такая странная? Ты видела мой телефон, да? Это ты его принесла в спальню, точно… Ксюш, ну ты что? Ты же понимаешь, что я не мог бы тебе сказать, что мне звонит Аня. Ты бы обиделась еще больше, — Керимов гладил меня по волосам и умилительно, словно ирландский сеттер с жалобной мордой, заглядывал мне в глаза. — Мне, правда, нужно уехать, Кси. Родители Ани попали в аварию этой ночью. Они в какой-то левой больнице в *** ске. Мне нужно помочь ей. Это недолго. Я обещаю. Давай встретимся вечером? Я заеду за тобой, и мы куда-нибудь сходим? Кси?

Мое сердце стучало так, будто вагончик американских горок потерял тормоза, и я со всей скоростью летела на неуправляемой колеснице вниз.

— Стой! — это слово потребовало от меня невероятных усилий. Да, я не знала, как себя вести с заботливым и чего-то ждущим от меня Тимуром, но лучше всего я умела всегда одно — ставить на место зарвавшегося идиота. — Тимур, ты не понимаешь. Дело не в Ане! И не в твоем поведении совсем. Это я так решила, слышишь? Я не собираюсь с тобой встречаться ни сегодня, ни завтра! Вообще… никогда.

— Ты точно спятила, — Тим снова вздохнул, не поверив в серьезность моих обещаний. — Ксюш, ну, что на тебя нашло? Что-то еще не так?

«Не так»? Это волшебное слово сработало как спусковой механизм для моей привычной и такой предсказуемой злости на Тима. Если я сейчас не расставлю все точки над «и», то я обязательно сдамся ему… чуть позже.

— Тимур, я понятия не имею, что ты себе придумал. И что в очередной раз на тебя нашло. Ты опять захотел со мной пообщаться, правда? Извини, но мы проходили это. Продолжения не будет, Тим.

— Ксюш, ты специально делаешь это? Что ты хочешь услышать сейчас от меня? Что я брошу все и останусь с тобой?

Тимур хмурился и вот теперь выглядел по-настоящему разозленным. Но злость в нашем случае с Тимом была неизменной константой. Мы вот-вот разойдемся в разные стороны ринга. Еще никому никогда не удалось убедить другого в своей правоте.

— Я хотела с тобой попрощаться, Тимур, — я выдохнула, признаваясь. Честность стоила всех выплаканных когда-то из-за Тимура слез. — Поставить точку, чтобы не было так, как было пять лет назад. Никаких многоточий, знаешь…

— Многоточий? — Керимов вспыхнул, как спичка, все еще продолжая держать меня за запястья. Его прикосновения уже обжигали меня. А, может быть, просто вокруг царила морозная стужа, и Тим был единственным, кто мог подарить мне тепло… — Ты все еще заморачиваешься из-за того, что было.

— Я все еще помню об этом! — я перебила Тимура и, наконец, скинув его ладони, отступила вглубь коридора. — И да, я переезжаю, Керимов.

— Переезжаешь? — Тим тут же украсил себя усмешкой. Ах, да. Он же знал обо мне — все! — Ты снова бежишь от меня. Это уже не смешно, Ксюша.

— Это действительно не смешно, Тимур, — я позволила себе отзеркалить ухмылку парня. — Вчера я не собиралась заканчивать утро в постели с тобой.

Намек был более, чем прозрачным. И Тим, судя по кислому выражению его лица, тут же меня понял. Я знала еще на показе, что у нас ничего не будет.

— Твои слова — полная хрень. Ты мне мстишь, признайся?

Я помотала головой, стараясь избавиться от неприятного звона в ушах. Я говорила Тимуру правду, а он считал мои объяснения блажью. Что это, если не природная несовместимость? Мы созданы для того, чтобы не быть вместе.

Аминь.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

Керимов вздрогнул.

— Ты…

— Я? — я, насмешливо изогнув одну бровь, сложила под грудью руки. Кто-то страдает манией Наполеона. Не думал же Тим, что девочка Кси будет опять плясать по его указке? Слишком много чести для его такого, как он. — Керимов, читай по губам. Я не хочу тебя видеть.

Синие халаты, белые коридоры. Белые халаты и синие коридоры. Ублюдочные плакаты на стенах.

Уже тошнит.

Я терпеть не могу больницы. Не терпел их еще пять лет назад, и, похоже, в ближайшее время не стану относиться к ним сколько бы то ни было лучше. Отвращение, что во мне вызывала больничная суета и снующие по делам медсестрички с маской полного безразличия на своих снулых лицах, это мерзкое чувство с каждой минутой, проведенной у входа в реанимационное отделение, становилось сильней и сильней.

Тоска.

Аня, не прекращая ни на минуту, плакала у меня на груди. Слезы катились по ее бледным щекам всякий раз, когда она принималась рассказывать мне о своей жизни в Энске. Естественно! Чем больше она говорила, тем чаще срывалась в плач. Рыдания пошли уже по четвертому кругу.

Я чувствовал себя нелепо и неуютно. Запас моего красноречия медленно иссякал. Я понятия не имел, что нужно ЕЩЕ сказать, чтобы она, наконец, прекратила плакать?! С родителями Ани еще ничего не случилось. Врачи отказывались выносить окончательный и безнадежный для Анетт и меня вместе с ней вердикт. Но девушка у меня на груди снова и снова твердила о неизбежном. Она не верила в то, что я клятвенно ей обещал. Ни одно из моих слов не достигало цели. Аня слышала лишь себя и упивалась своей болью так, будто мы находились с ней перед дверями морга.