Рейчел Липпинкотт - В метре друг от друга [litres]

– Даже если бы ты была с ней там, ты все равно ничего бы не смогла сделать и ничего бы не знала.

– Но она умерла там одна. Понимаешь?

С этим не поспоришь.

– Разве мы не все умираем в одиночку? Те, кого мы любим, не могут уйти с нами. – Я думаю о Хоуп и Джейсоне. О моей маме. Что расстроит ее больше: моя смерть или проигрыш болезни?

Стелла погружает ноги глубже в воду.

– Как думаешь, утонуть – это больно? Страшно?

Пожимаю плечами:

– Так уйдем и мы, да? Мы ведь тоже тонем, только без воды. Всю грязную работу выполняют наши собственные жидкости. – Смотрю на нее краем глаза и вижу, как она ежится. – Думал, ты не боишься смерти.

Она шумно вздыхает и смотрит на меня раздраженно и недовольно:

– Я не боюсь смерти, но есть еще умирание. Ты знаешь, что при этом чувствуют люди? – Я не отвечаю, и она продолжает: – А ты чего боишься? Или ничего?

На губах уже вертится привычный саркастический ответ, но я сдерживаюсь, потому что хочу быть с ней настоящим.

– Думаю о самом последнем вдохе. Последнем глотке воздуха. Когда тянешь, тянешь и не получаешь ничего. Думаю, как рвутся и горят грудные мышцы. Все понапрасну, все бесполезно. Воздуха нет. Ничего нет. Только тьма. – Я смотрю на воду, а вижу четкую, со всеми деталями картину нарисованного. Образ знакомый, как и сосущее чувство под ложечкой. – Но… Эй! Такое только по понедельникам. В остальные дни я об этом не задумываюсь.

Стелла тянется ко мне, и я знаю, что она хочет взять меня за руку. Знаю, потому что и сам хочу того же. Сердце замедляет ритм, и я вижу, как она замирает на полпути, как впиваются в ладонь пальцы, как опускается рука.

Наши глаза встречаются, и в ее зрачках я вижу понимание. Ей знаком этот страх. И тут она улыбается одними лишь уголками губ, и я понимаю, что вопреки всему мы здесь.

Благодаря ей.

Стараюсь сделать вдох поглубже и вижу подрагивающий отблеск на ее ключице, шее, плечах.

– Господи, ты такая красивая. И смелая. Это просто преступление, что мне нельзя дотронуться до тебя.

Я поднимаю бильярдный кий. Никогда еще мне не хотелось так сильно ощутить под пальцами ее кожу. Я осторожно веду кончиком кия по ее руке, резкому изгибу плеча, поднимаюсь по шее. Она вздрагивает от этого моего «прикосновения», ее глаза сомкнулись с моими, а на щеках пламенеет красный цвет.

– Твои волосы, – говорю я, касаясь их там, где они падают на плечи.

– Твоя шея, – говорю я, и свет оживляет ее кожу.

– Твои губы, – говорю я, ощущая то опасное влечение, то взаимное притяжение, грозящее риском поцелуя.

Внезапно смутившись, Стелла отворачивается.

– Я солгала в тот первый день, когда мы познакомились. У меня не было секса. – Она переводит дух. – Не хочу, чтобы меня кто-то видел. Со шрамами, с трубкой. В этом нет ничего сексуального и…

– В тебе все сексуальное, – перебиваю я. Она смотрит на меня, и я хочу, чтобы она увидела подтверждение этих слов на лице. – Ты – само совершенство.

Стелла отталкивает бильярдный кий, встает, поднимает руки и медленно стягивает свой шелковый топ, под которым обнаруживается черный кружевной бюстгальтер. Топ падает на пол, а у меня отваливается челюсть.

Так же медленно она снимает шорты, переступает через них и выпрямляется, словно приглашая меня взглянуть.

Да она же вышибла из меня дух! Хватаю воздух, а ненасытный взгляд торопится ухватить все ее тело: плечи и грудь, бедра и ноги. Свет танцует на боевых шрамах у нее на груди и животе.

– Боже мой. – Это все, на что меня хватает. Вот уж не думал, что буду завидовать бильярдному кию.

Стелла улыбается стыдливо и вдруг опускается в воду и уходит с головой. Она смотрит на меня снизу вверх, и ее длинные волосы колышутся, словно у русалки. А потом выныривает, ловя ртом воздух, и мои пальцы сжимают кий.

Стелла тихонько смеется:

– Сколько меня не было? Пять секунд? Десять?

Я откашливаюсь. Закрываю рот. Как по мне, так мог и год пройти.

– Не знаю, не считал. Смотрел.

– Что ж, я тебе свое показала, – говорит она с вызовом в голосе.

На вызов я отвечаю всегда.

Поднимаюсь, расстегиваю рубашку. Теперь она – зритель. Молчит, не говорит ни слова, но губы приоткрыты.

Я подхожу к ступенькам, спускаю брюки и стою в одних трусах. Они зовут меня, вода и Стелла. Шаг на ступеньку, еще один вниз. Я спускаюсь в воду, не отпуская ее взгляд. Обоим не хватает воздуха, и впервые в этом не виноват КФ.

Я ухожу под воду, и она следует моему примеру. Пузырьки бегут вверх, а мы смотрим друг на друга через подводный мир, и волосы тянут нас вверх, и в падающем свете отбрасывают тени наши тела.

Мы улыбаемся друг другу, и даже зная, что есть миллион причин против, глядя на нее сейчас, я чувствую, что влюбляюсь.

Выходим из бассейна, и пока ночь перетекаетв раннее утро, наши волосы медленно сохнут. Проходим мимо всего того, что я миллион раз видела за годы, проведенные в Сейнт-Грейсиз. Дремлющие охранники, хирурги, сердито трясущиеся торговые автоматы в вестибюле, тот же белый кафельный пол, тот же неяркий свет в коридорах – и все кажется совсем другим, когда рядом со мной Уилл. Это как видеть все впервые. Не знала, что такое возможно – смотреть на привычные вещи другими глазами.

Медленно идем мимо кафетерия и останавливаемся перед огромным боковым окном, подальше от случайных прохожих, и смотрим, как постепенно светлеет небо. По ту сторону стекла все еще тихо. Мои глаза находят далекие огни, горящие в парке.

Я глубоко вздыхаю, показываю на них:

– Видишь те огни?

Повернувшись ко мне, Уилл кивает, после бассейна его волосы растрепались.

– Ага. Я всегда смотрю на них, когда сижу на крыше.

Снова перевожу взгляд на огни; он наблюдает за мной.

– Мы с Эбби каждый год ходили туда. Она называла эти огни звездами, потому что их было так много. – Я улыбаюсь, потом смеюсь. – Родные называли меня звездочкой.

Мне слышится голос Эбби, называющей меня так. Я чувствую боль, но не острую.

– Она загадывала желание, но никогда не говорила мне какое. Отшучивалась, что если скажет, то оно никогда не исполнится. – Маленькие точки огней мерцают вдали, зовут меня, словно Эбби уже там. – Но я и так знала. Она загадывала новые легкие для меня.

Вдыхаю и выдыхаю, ощущая это постоянно присутствующее усилие, с которым мои легкие наполняются и опадают, и размышляю, каково это будет – дышать новыми легкими. Легкими, которые за короткое время изменят жизнь, какой я ее знаю. Легкими, которые действительно работают. Которые позволят мне дышать, бегать, которые дадут больше времени для того, чтобы по-настоящему жить.

– Надеюсь, ее желание исполнится, – говорит Уилл, и я прислоняюсь головой к холодному стеклу, искоса глядя на него.