Марина Светлая - Уход на второй круг

— Ты точно в порядке? — не выдержал снова Дэн, пока она возилась с ключами.

Ксения открыла дверь, включила в прихожей свет. Глянула на пол — мама приходила. Потому что она отчетливо помнила кровавое пятно, расползавшееся по ламинату, пока ждала скорую. Теперь его не было, теперь ничего больше не было.

А она сама, спустя неделю, была в порядке.

— Точно, — подтвердила Басаргина и скинула обувь. — Кофе будешь?

— Не, я домой. Я не спавши.

— И прекрасно, — попрощалась сестра.

Денис бросил сумку в углу. И так же невзрачно бросил свое «звони!». А потом вышел из квартиры, оставив ее одну.

В ее реальности, где она не слышала, как ушел брат, как щелкнул дверной замок, как тишина захватывала еще так недавно полную звуков квартиру. Ксения медленно двигалась по комнате, разглядывая вещи и предметы, будто никогда раньше их не видела. И ни к чему не прикасалась, как если бы все вокруг было чужое. Впрочем, в некотором смысле так оно и было. Все теперь было чужим.

В одно мгновение движения ее изменились, стали резкими и осмысленными. Басаргина открыла балконную дверь, распахнула настежь окно, принуждая застывший запах смешаться со свежим воздухом, достала из кладовки сумку, в которую принялась складывать мужские вещи, попадавшиеся под руку. Туда же отправила и несколько фотографий, стоявших на комоде, но, прежде чем отправить сумку обратно, вынула их и сложила в нижний ящик стола.

И до самой темноты Ксения сидела рядом на полу, как пес, охраняющий сокровища. Звонила родителям, выясняла график смен, записывалась на медосмотр и к психологу. Но ни на минуту не отходила от места, в котором заперла то, что должно было быть будущим, оказавшимся равным нескольким снимкам в симпатичных рамках.

— Илон, не шали, — лениво протянул Парамонов, не открывая глаз в самом расслабленном положении на старом, видавшем всякое диване и чувствуя, как легкими, будто прикосновение тополиных пушинок к лицу, поцелуями девичьи губы исследуют его шею, подбородок, щеку.

— А если я хочу пошалить? — шепнули в ухо.

— Ты ж не Карлсон.

— Как знаешь, — отстранилась Илона. — Тогда «рота, подъем!», у нас вызов.

Черные Парамоновские ресницы вздрогнули, и глаза распахнулись. Сонный взгляд заблуждал по маленькому помещению, где он периодически дрыхнул — в редкие спокойные смены. Но уже сейчас в этих самых глазах — несомненно, самых синих в Городской клинической больнице скорой помощи № 16, с какими мужчине ходить даже немного неприлично — вспыхнуло что-то мрачно-веселое.

В мгновение Илона оказалась лежащей на лопатках на свободном пространстве дивана, ноги ее устроились на его коленях, а он сам, нависнув над ней, заскользил ладонью по бедру в тонком капроне.

— Куда вызов? — мимоходом поинтересовался Парамонов, касаясь губами ее губ.

— К нашей Тимофеевне. А ты ее знаешь, она ждать не умеет.

— Че? Больше нет никого? Я единственный?

— Она тебя любит и поэтому у нее чуйка.

— А я симулянтов не люблю. И поэтому у меня приступы бешенства.

— Она жалобу накатает, — вздохнула Илона. — Поехали.

— Поехали, — Парамонов резко поднялся, отпуская медсестричку. — Неделю на Русановке не был — охренеть, соскучился!

Светлана Тимофеевна Гиреева была милейшим божьим одуванчиком от культуры, угрожавшим расправой всем и каждому, кто отказывался выполнять ее милые старушечьи прихоти. Да и разве много одинокой старушке надо? Парамонов с уверенностью утверждал, что даже слишком. Выпровоженная на пенсию в семьдесят лет, она пыталась плести интриги в собственном подъезде. То нанимала, то выгоняла сиделок. Регулярно обращалась в социальную службу, пытаясь доказать необходимость в уходе. Каждую неделю вызывала то коммунальщиков, то пожарных, то скорую, и, кажется, у нее был даже установлен некий график вызовов. Практически все киевские бригады скорой помощи — от линейных до реанимационных — хотя бы раз, но оказывались в ее большой, просторной, но ужасно захламленной разнообразным антиквариатом, грамотами и книгами, квартире.

Парамонов катался в бригаде скоро полтора года как. И со Светланой Тимофеевной был знаком отнюдь не шапочно. Проще говоря, достала. Да так достала, что сил не было. Полнейшее олицетворение бесполезности всей его жизни.

С этими невеселыми мыслями он выбирался из машины, кивал Петьке, подавал Илоне руку и топал к подъезду, поеживаясь от крупных капель сентябрьского дождя — осень пришла резко и сразу. Будто бы кто-то наверху одним движением пальца выключил август, как он нажимал на кнопку звонка в квартиру Светланы Тимофеевны.

Дверь открылась не сразу. Но, в конце концов, на пороге возникла пресловутая княгиня Голицына XXI века. В длинной черной юбке, инкрустированной блестящим стеклярусом, и объемной шифоновой тунике с розами приглушенного цвета, скрывавшей то, над чем был властен возраст, Светлана Тимофеевна предстала на пороге собственной квартиры.

— Глебушка, — произнесла она утомленным контральто, трагически вскинув руки. — Вас мне сам Бог послал!

— Старший дежурный врач меня вам послал, — хмыкнул Парамонов, проходя в прихожую и разуваясь. А потом, не спрашивая ни направления, ни разрешения, поплелся в ванную — руки мыть. За ним семенила и Илона. — Вы хоть проветриваете? — буркнул он по пути.

— Ветра дуют жутчайшие, Глебушка! — раздалось в ответ из образа Гертруды.

— Вот вас и унесло бы, — проворчал Парамонов себе под нос, но это ворчание скрадывал шум воды в кране. Посмотрел на себя в зеркало, висевшее над раковиной. Помятая морда. Резко обернулся к Светлане Тимофеевне. — Так на что у вас теперь жалобы?

— Все один к одному, — сокрушенно вздохнула бывшая прима второго состава кордебалета столичного мюзик-холла. — Погода, эта ужасная Елена Петровна. И Капочка пропала, — добавила Гиреева и трагично всхлипнула.

Елена Петровна была очередной сиделкой, а Капочка — любимой кошкой, периодически уходившей в загулы, но стабильно возвращавшейся к своей хозяйке. Глеб чуть не крякнул. Подобными тирадами сопровождался почти каждый его визит.

— Болит, спрашиваю, что? — нетерпеливо спросил он.

— Голова. В затылочной части. И сердце. То колет, то давит, — принялась перечислять Светлана Тимофеевна. — И ногу сегодня с полночи судорогой сводит.

— И давление, небось, шкалит.

— Погода…

Илона, наблюдающая за беседой от двери, негромко хмыкнула.

— Вам, молодым, не понять! — заявила Гиреева, адресовав свои слова безусловно медсестре, но даже не удостоив ее взглядом.

— И одышка, и перед глазами пятна расплываются, — продолжал перечислять симптомы Парамонов, делая это совершенно бесстрастно.

— Пока нет. Но не хотелось бы довести. В больницу не хочется, Глебушка.