Марина Светлая - Воскресный роман

____________________

Боль //и ее подвиды//

Чувствовать себя идиотом приходилось по жизни неоднократно.

Таким – впервые.

Впрочем, ситуация, и правда, выходила за грани разумного с самого первого дня. Чего уж теперь-то? Только грести лопатой то, что имелось в наличии.

Итак, ночь.

Итак, травматологическое отделение сильно частной и сильно элитной больнички.

Итак, программа минимум: проникнуть в стационар.

Конечно, методов в голову приходило много. Ногу сломать или еще чего… наверное, он бы с удовольствием расшиб лоб о стену. Только бы иметь возможность отключиться хоть на время.

Девчушка в регистратуре была новенькая. К ней можно попробовать подкатить без особых стараний. Подмигнул, ляпнул с обезоруживающей улыбкой: «А вы не подскажете, как пройти в библиотеку?» Понаблюдал несколько секунд недоумение на ее лице. Потом девчушка улыбнулась в ответ. Контакт был налажен. И даже короткая заминка типа «Ой, а про палату Ларгиной меня предупреждали!» в итоге была преодолена. «Меня тоже предупреждали! – радостно сообщил Краевский. – Я от Виктора Григорьевича. Анжелика Дмитриевна просила привезти ей пару книжек». Книжек в руках ЯОтВиктораГригорьевича не наблюдалось, но регистраторша не присматривалась. Номер палаты сообщила.

Следующее препятствие преодолевал куда более прозаично. Сунул дежурившей седовласой сестре-матроне с высокой прической середины прошлого века купюру ориентировочно в половину заработной платы ее коллег из государственной поликлиники. Та бросила на него недоуменный взгляд. Сунул вторую. Такую же. Осмотрела с ног до головы повнимательнее. Решающей оказалась третья бумажка. Матрёна не устояла перед натиском.

Действовать ему всегда было проще, чем думать. Наверное, оттого и происходило то, что происходило.

И теперь, стоя перед дверью Ликиной палаты, он не знал, то ли на стену лезть, то ли удрать, то ли войти, в конце концов, и разом покончить со всем тем, что мучило его. Стены опор не имели, а альпинизмом Краевский не увлекался. Одно из двух.

Он выбрал второе. Потому что выбрать первое, когда его отделяла от Лики единственная дверь, невозможно.

Взялся за ручку и шагнул вперед – в темноту палаты, где была она…

- Что вас по ночам-то носит, - ворчливо сказала Лика в темноте. – Сплю я, сплю!

- Да прям! – рявкнул он. – А у меня со сном перебои.

Послышался странный звук, похожий на бульканье, потом раздался скрипучий, но человеческий голос:

- Это твои проблемы.

- Я не жалуюсь, а констатирую факт, - он закрыл дверь. Пошарил по стене ладонью в поисках выключателя. И зажег свет.

Лика, и без того лежавшая спиной ко входу, быстрым движением накрылась одеялом.

- Круто! – хохотнул Владислав и в то же мгновение оказался у ее кровати. Раскрывать не стал. Просто уселся рядом. Склонился туда, где должна была быть ее голова, и прошипел: - Я прекрасно знаю, что он с тобой сделал, потому вылезай. Синяками меня особо не испугаешь.

- Пришел полюбоваться? – раздалось из-под одеяла.

Он выдохнул, чувствуя, как воздух скользит меж губ, и заставляя себя пропустить яд в ее голосе мимо ушей. А потом проговорил:

- Я к тебе второй день прорваться пытаюсь. Не пускали. Побои сняла?

- Ты стал следователем?

- Нет. Ищу варианты. Врачи что говорят? На всякий случай упекли или чего-то серьезное?

- Заживет! – буркнула Лика.

- И в который раз заживает?

Она завозилась под одеялом, резко глухо ухнула и ничего не ответила.

- Черт, Лика! – все-таки не выдержал, вскипел. – Ты какого хрена к нему вернулась? Как эта тварь тебя дожала?

Она медленно вынырнула из своего сугроба. Посмотрела прямо на Краевского. Левая сторона ее лица была заметно опухшей. Под глазом багрово выделялся кровоподтек. На лбу из-под лейкопластыря торчала медицинская нить.

- Что тебя удивляет? Кажется, ты сам говорил, что нам лучше травить друг друга, а не других. Кроме того, мы сошлись в цене.

Восхищенный представшей взору красотой, Краевский едва сдержался от того, чтобы заскрежетать зубами. Но глаза опасно сверкнули.

- Это все, - он кивнул на ее лицо, - входит в приобретенный пакет услуг?

- Не твое дело!

- Мое!

- У тебя бред! – хмыкнула Лика.

- Извини, в отличие от тебя, предпосылок к тому не имею. Человек Соснова нарыл в архивах твое заявление. И лепет Самородовой на заседаниях про побои я помню хорошо. Повторяю вопрос: на хрена ты к нему вернулась? Рано или поздно он тебя прикончит.

Она пожала плечами и тут же скривилась. Но и эта гримаса доставила лишь боль. Лика тяжело задышала и вцепилась руками в одеяло до побелевших костяшек.

- Если это не волнует меня, это не должно волновать никого, - выдохнула она хрипло.

- Так уж вышло, что меня волнует!

- Да ни черта тебя не волнует! – вспылила Лика.

- Не ори, тебе больно! – прорычал Краевский. – Да, я подонок, я понял, я осознал. Я тоже, как и он, поюзал тебя. Только, в отличие от него, свалил к черту на рога! Реальный такой грешок. Но это не значит, что мне… Черт! – отвернулся, чтобы не видеть ее лица – смотреть в искаженные черты было больно и самому. – Когда я возвращался, я к тебе возвращался. А тут Соснов с нежданчиком – Ларгины воссоединились. Круто ты… по мне проехалась.

- Ну извини, не догадалась, что должна преданно ждать.

- Да я и не обольщался. Твои установки про деньги, хороший секс и когда тебя не провожают, я помню. Но Ларгин – это слишком.

- Ларгин – это обыкновенно, - устало сказала Лика, устраиваясь обратно в коконе одеяла. – Он так настойчиво просил вернуться…

Дикое желание обхватить ее плечи и прижать к себе накатило на него с такой силой, что он едва успел сцепить ладони. Снова повернул к ней голову и мрачно посмотрел в лицо. «Заживет».

- Ты никогда не производила впечатления послушной девочки, - прошептал он.

- Это не послушание, это привычка, - Лика говорила тихо и бесцветно. – Ко всему можно привыкнуть, Влад. Я привыкла. Привыкла к Виктору. Привыкла к больницам. Привыкла, что меня бросают. Ты, мой ребенок… Со мной никто не хочет быть. В этом отношении Ларгин единственный, кто отличается постоянством.

Очень медленно то, что она говорила, впечатывалось в его мозг. Будто оттиск букв по поверхности извилин. Болезненное ощущение, от которого словно стягивало голову. Если он и страдал мазохизмом, то где-то здесь была граница того, что можно пережить.

Краевский шумно, хрипло, почти со стоном выдохнул. Лицо его было похожим на восковую маску без единой эмоции. Но внутри все клокотало. Он наклонился над ней, глядя в ее зеленые до рези глаза. И ровно спросил:

- Какой ребенок?

- Его больше нет, - она повернулась к Владиславу спиной и сказала: - Уходи.