Юлия Рябинина - Узы страсти

Ну батя.

– Я хочу на ней жениться, – поворачиваюсь к нему лицом.

– Мой сын, – смеется отец и хлопает меня по плечу.

– Встать, суд идет!

Шевеление в зале говорит о том, что все поднимаются с мест.

– Суд постановил, после смерти осужденного Шевченко Эдуарда Анатольевича оставить двухкомнатную квартиру за несовершеннолетним Шевченко Дмитрием Эдуардовичем. Так же оставить право опекунства над несовершеннолетним за Яковлевой Натальей Павловной и снять с нее все обязанности по выплате ипотеки. Решение суда обжалованию не подлежит.

В зале послышались облегченные выдохи.

– Дело объявляется закрытым.

Радостное хлопанье в ладоши и поздравления. Я наблюдаю за всем со стороны. Я, конечно, рад тому, что здесь происходит. Эта тяжба длится уже почти полгода. Спасибо, батя подключил адвоката, а то никогда бы не закончилось это шатание по судам.

Отец предлагал Алининой матери отдать долг за ипотеку. Очень смешная сумма, что-то в районе девятисот тысяч, тачка больше стоит. Но она отказалась, сказала, не хватало еще на него свои проблемы навешивать, и напомнила мне Алину, когда та тоже не хотела переезжать ко мне, отговариваясь проблемами.

Но это было так давно, что мне и не верилось, что все происходило с нами. После того, как мы выписались из больницы, батя всеми правдами и неправдами уговорил нас с Алиной остаться жить в квартире. Ну, я, по сути, вообще был не против, это Алина стеснялась. Но после того, как отец уехал обратно на остров, мы с ней переехали из съемной квартиры в теперь уже нашу. Отец переделал документы на меня.

Моя крошка, которая сейчас радостно обнимала мать и расцеловывала племянника, который, кстати, по выходным от нас не вылезал, выглядела счастливой.

– Предлагаю поехать в кафе и отметить это событие, – подхожу к ним и обнимаю Алину. —Димон…

Алина тут же кидает на меня сердитый взгляд, не любит, когда я так называю племянника, но мне так нравится ее злить, она становится такой сексуальной, кошечкой, выпустившей коготки.

– …тебе выбирать. А ты не злись сейчас, – шепчу на ушко. – Покажешь, какая ты агрессивная, сегодня в спальне, – чмокаю ее в щеку и вижу, как на ее скулах проступает румянец.

– Тебе не стыдно, – смотрит на меня в упор, – такое мне говорить при людях? – она обводит взглядом народ, который протискивается на выход между креслами, становится ко мне спиной и вроде бы как невзначай трется своей попкой о мою ширинку.

Я рычу в ее ухо. Она хихикает.

Хотел затащить их в ресторан, но Наталья Павловна уперлась двумя ногами в пол и отказалась. Но против Димки я не мог пойти, он потащил нас в Мак, где-то по телеку увидел, что там игрушки мегасуперпопулярные и срочно ему нужные. Для своего возраста, а ему где-то около трех, он чересчур умный, думаю я, глядя, как тот пьет молочный коктейль. Это, наверное, самое безопасное питье из всего того, что было предложено для трехлетнего ребенка.

Чувствую, как по моей ноге поднимается что-то твердое, смотрю на Алину, она вроде бы смотрит на Диму, а сама лыбится, как будто что-то затеяла. Наталья Павловна щебечет о своем, рассказывает, как хорошо им с Димой в городе, что они ходят на какие-то кружки. Алинина нога останавливается у меня между ног и немного надавливает. Мои глаза округляются. Она вообще бесстыдница. Только спускаю руку, чтобы остановить это безобразие, она машет отрицательно головой, предупреждая мои действия. Хорошо хоть скатерти там длинные. Она надавливает на ширинку сильнее. Сука, еще немного и я…

– Наталья Павловна, а вы не огорчитесь сильно, если мы вас с Димой оставим, а то я вспомнил, что Алина не отправила важное письмо поставщику, а я без нее не справлюсь, – смотрю на нее в упор. – Очень срочно.

– Конечно, Костя, ты еще спрашиваешь. Вы и так на нас потратили столько времени, я все понимаю, конечно, идите.

Я вылезаю из-за стола, поправляю пиджак, стараясь загородить то безобразие, что у меня творится в штанах. Она совсем обалдела, в детском кафе. Ну все. Достаю деньги, кладу на стол.

– Костик, немедленно забери, – обижено поджимает губы Наталья Павловна.

– Наталья Павловна, обижусь. Я вас привез, значит, мне и платить. Без споров, – поднимаю руку вверх, останавливаю ее речь.

– Алина, ну, ты что сидишь? – вопросительно поднимаю бровь.

Она краснеет. И до меня доходит, почему. Она сегодня в белом платье, и я точно знаю, что под ним тонкие веревочки бикини. Я подхожу к ней, отодвигаю стул, и она, вставая, тут же прилипает своей спиной ко мне.

– Мам, извини, целоваться не будем, все, пока, Димчик, – она шлет им воздушный поцелуй.

– Все нормально? – догоняет нас вопрос Натальи Павловны, когда мы лавируем, будто прилепленные друг к другу, между столиками. Теперь на нас смотрят все посетители Мака.

– Нормально, – отвечаю я, и мы капитулируем быстрой рысью.

– Слава Богу, – тяжело дышит моя малышка на кожаном сидении мерса.

– Что это было? —поворачиваюсь к ней с прищуренным взглядом.

– Импровизация, – смеется она, – неудачная.

– Ты сама напросилась, – завожу мотор и еду настолько быстро, насколько это позволяет движение на дороге.

Десять минут, и мы уже поднимается в лифте, моя рука по-хозяйски лежит на ее голой попке, а мои губы терзают ее губы с яростной страстью. Как хорошо, что в доме так и не появились жильцы.

Мы вываливаемся из лифта, и я отрываюсь от нее лишь для того, чтобы открыть дверь.

В квартире раздеваемся на ходу, вся одежда летит в разные стороны.

– Хочу тебя еще с утра, – шепчет она, когда я прижимаю ее к стене, подсаживаю за попу, и она обнимает меня ногами.

– А я тебя хочу всегда, – вхожу в нее резко, без предварительных ласк, потому что еще в кафе она стала вся мокрая для меня. Целую ее, она стонет, хватает меня за плечи и вонзается ногтями в кожу.

Оргазм нас настигает одновременно. Она, вся мокрая, обнимает меня за шею, поглаживая ладонями мою спину.

Потом поднимает голову, смотрит в глаза. Какие у нее глаза. Просто омуты забвения.

– Люблю тебя, – смотрю, нет, тону в них.

– И я тебя люблю, – вторит мне она.

Стою перед большим зеркалом. Рассматриваю себя в белом красивом платье. С завышенной талией, со шлейфом сзади, усыпанным мелкими бархатными цветами. На руках перчатки, на голове фата, пока откинута назад. Лиф платья усыпан теми же цветами, что и шлейф.

– Красавица, ты моя красавица, – ворковала мама возле меня, поправляя прическу и разглаживая невидимые складки. – Как я рада, что вы с Костиком все-таки решили пожениться, вы прекрасная пара, – она перевела взгляд на животик, который уже отчетливо проглядывался под платьем. – И не гоже малышу появляться на свет безотцовщиной.