Татьяна Бочарова - Соло для влюбленных. Певица

– Мне?

Что он имеет в виду? Точность ее описания автомобиля? Но ведь и красавец майор, который первым допрашивал ее, и Весняковская, и сам Бугрименко много раз твердили, что без номера отыскать машину в Москве практически невозможно. А больше Лариса не сказала ни слова правды.

– Вы ведь сказали, что «опель» выехал слева? Так? Мы внимательно изучили трассу. Вблизи места происшествия на ней только один такой поворот. Это тупиковый проезд. Наши люди провели проверку всех автовладельцев, проживающих в домах по этому проезду, а также тех, кто в воскресенье приехал туда в гости на машинах. Шансы разыскать того, кто нужен, конечно, были равны нулю. – Бугрименко усмехнулся и развел руками. – Ведь совсем необязательно, что это был местный житель. Вполне могло случиться, что он оказался в проезде случайно и больше никогда там не появится. Но мы решили рискнуть. День был выходной, время раннее, делать в такое время случайному проезжему в тупиковом проезде, по идее, нечего: магазины все закрыты, учреждения не работают. Мы стали искать.

– И нашли? – прошептала Лариса.

– Черта с два бы мы его нашли, – Бугрименко прищурился и вытащил из пачки новую сигарету. – Если бы не вы.

Лариса уставилась на него с недоумением.

– Красная футболка, а на ней белые буквы: Эс, Ю. Ди.

Она невольно сжалась на стуле. Вот оно! Теперь ей придется ответить за свою ложь. За то, что она сочинила, пытаясь вызволить Глеба.

Лариса молча опустила голову, глядя себе под ноги.

– Санди, – довольно произнес Бугрименко, не обратив ни малейшего внимания на Ларисину растерянность. – Что по-английски значит «Воскресенье». На футболке было написано «санди». Ее, эту футболку, носил некто Кирилл Хабаров, проживающий по адресу Первый Кабельный проезд, дом шестнадцать, дважды судимый, состоящий на учете в наркодиспансере. Об этом нам поведали его соседи во дворе. Кабы не они, мы бы долго искали этого типа – после происшествия он спрятал машину в гараж к приятелю, да и оформлена она была на того же приятеля, стало быть, зарегистрирована была совсем по другому адресу. Накануне воскресенья Хабаров отмечал свое сорокалетие. Утром, когда он продрал глаза, ему чем-то не понравилась его законная половина. Разыгралась ссора, дело дошло до рукоприкладства, что в этой семье не было редкостью. После чего супруга побежала звать на помощь соседей, а Хабаров, ничего не соображая, в озверелом состоянии выскочил во двор, попутно прихватив с собой ключи от приятельского «опеля». Сам друг в это время отсыпался после вчерашней попойки в соседней комнате и на схватку супругов за стеной никак не отреагировал. Хабаров открыл машину, сел за руль и на полной скорости выехал на шоссе. Последствия вам известны.

Лариса продолжала сидеть молча, не поднимая глаз. Как такое возможно? Ведь она сама выдумала и красную футболку, и дурацкие белые буквы на ней! Как мог этот ублюдок действительно носить такую футболку? Но ошибки быть не может – на фотографиях изображена та самая машина. Ее отличает от Глебовой лишь номер и не замазанные царапины в месте удара. Чертовщина!

– После того что произошло, Хабаров моментально исчез с перекрестка – видно, все-таки осознал, что натворил. Ему удалось развернуться, рвануть в объезд и проскочить окружную раньше, чем сообщение было передано постам ГИБДД. Из машины по сотовому он позвонил другу, объяснил, что случилось, сказал, что едет к нему на дачу, расположенную в двадцати километрах от Москвы. Друг в момент протрезвел, подхватился, поймал частника и ринулся вслед. Встретившись, Хабаров с приятелем поставили машину в гараж, раздавили бутылочку на двоих для успокоения нервов и вернулись в город. Вот и вся история… Лариса Дмитриевна! Вы меня слушаете?

– Да, – Лариса подняла лицо. – Да. Я рада, что все так вышло. Жаль только, Лелю не вернешь.

– Вы видели ее мать? – Бугрименко внимательно заглянул Ларисе в глаза. – Здесь, в коридоре? Она говорила с вами?

Лариса кивнула.

– Несчастная женщина, – он замолчал, уставившись взглядом в стол.

– Я могу идти? – несмело спросила Лариса. – Или… нужно еще остаться?

– Конечно, идите. – Непривычно мягко ответил Бугрименко, – сейчас запишем, что вы опознали машину и водителя со спины, и вы свободны.

Лариса поймала себя на том, что не испытывает к следователю никаких негативных чувств. Странно, что он казался ей чуть ли не палачом, неумолимым и коварным. Просто немолодой, видно, не очень здоровый человек, донельзя уставший – времени почти десять вечера, а он все на работе.

Нет, конечно, не Бугрименко изменился. Она сама. Теперь, когда выяснилось, что она все это время существовала в мире перевертышей, когда ей не нужно больше суетиться, изворачиваться, пытаясь спасти Глеба, а сам Глеб оказался виноват вовсе не в смерти ребенка, а совсем в иных грехах, она стала другой.

Ей нечего бояться следователя, и оттого он стал нестрашный.

Ей вообще больше нечего бояться.

– У вас неважный вид, – без церемоний заявил Бугрименко. Все-таки он был хамом, но Лариса почему-то ничуть не обиделась. – Обычно вы выглядите гораздо лучше, – он улыбнулся, отчего бульдожьи складки сразу сгустились у носа и губ.

– У меня был тяжелый день, – проговорила Лариса и машинально отметила про себя, что отвечает расхожей фразой из голливудских боевиков.

– У всех был тяжелый день, – Бугрименко, похоже, не ощутил штампа в Ларисиных словах. – Так почему вы не замужем?

Можно было, конечно, огрызнуться, послать к черту этого недалекого, нагловатого работягу, вообразившего себя Натом Пинкертоном, не меньше. Но ей не хотелось ссориться с ним.

– Мы с мужем развелись из-за моей работы. Он не хотел, чтобы я пела в театре.

– Ревновал, – уточнил Бугрименко, глядя на Ларису с искренним интересом.

– Наверное.

– Правильно делал. Я бы тоже ревновал, кабы у меня была такая жинка, – вдруг совсем весело произнес Бугрименко.

В этот момент он не показался Ларисе ни старым, ни усталым, напротив, на его лице промелькнуло выражение лихого задора и бесшабашности, выдавая с головой славное, разгульное прошлое следователя. Батюшки, да у него, видать, отбоя от баб не было в свое время!

– Был бы помоложе да не было бы у меня моей Настасьи, женился б на вас. Уж будь спокойна, сидела б дома и борщи варила, а по театрам не шастала, – Бугрименко широко улыбнулся, обнажив неожиданно ровнехонькие, как на подбор, белые зубы, которые совсем не сочетались с его невзрачным общим видом. – Ладно. Пишу протокол, а то время позднее, пора по домам.

У молоденькой медсестры волосы были белые, как у альбиноски. Они свисали по бокам остренького мышиного личика, а надо лбом топорщилась выстриженная треугольником челка.