Екатерина Очерк - Не мой сценарий

– Марк… Пожалуйста… Мне страшно.

Набираюсь решимости оттолкнуть его, но мои руки… они пристёгнуты.

– Марк! Марк… Это не смешно. Отпусти меня… – молящим, хрипящим голосом прошу его.

Он резко ударяет рукой по кровати. От испуга из меня вырывается краткий крик. Марк нервно соскакивает с постели, с ненавистью кидает на меня ледяной взгляд. Его грудная клетка ускоренно растягивается и сужается, растягивается и сужается от бешеного дыхания. Я в ступоре. Я наблюдаю за ним и боюсь пошелохнуться, боюсь сказать хоть слово, боюсь спровоцировать его на агрессивные действия. Я вижу его предел. Я в безвыходном положении. Мои руки пристёгнуты, и я даже не могу дёрнуться, чтоб хоть как-то обезопасить себя.

– Ты доиграешься! – презирая меня, кинул он резко фразу и покинул комнату.

Я нервно дёргаю руки в попытках высвободиться, в состоянии страха не понимаю, что это совершенно бесполезно. Сколько не дёргайся, высвободиться самостоятельно невозможно. Плачу. Я хочу позвать на помощь, но боюсь. Боюсь, что на мой крик вернётся разгневанный Марк. Что мне делать? Что сейчас мне делать? Что он затеял? Что если… Слёзы хлынули из глаз ещё сильнее, и я чувствую во рту их солёный вкус. Левая рука начинает неметь. Он сильно затянул браслет наручников. От паники мне становится плохо. Мне очень плохо. Кружится голова. Трудно вдыхать воздух. Рука сильно онемела. Вокруг пустая тишина, лишь мои всхлипы нарушают её идеальное молчание. Моя рука… Больно. Её нужно как-то высвободить.

– А-а-а-а-а-а-а-а.

Пробуждаюсь ото сна, открываю глаза. О Господи! Какой кошмар. Рука. Она затекла. Я её не чувствую, будто она вовсе не моя. Пытаюсь разогнать кровь, правой рукой пощипываю другую. Когда онемение понемногу начинает сходить, сжимаю и распускать кулак. Подкожные микроуказывания возвращают ей прежнюю чувствительность. Колкими молниями ударяет боль в височную часть. Круговыми движениями растираю их. Мнимый холод проноситься по телу, и я трясусь, будто еду в люльке мотоцикла по щебневой дорожке.

Воспоминания о минувшей клубной ночи заполняют мою и без того больную голову.

О нет! Что я наделала? В памяти всплывает поцелуй с Андреем. Кошмар. Какая же я дура, дура, дура! Что я натворила вчера?! Как же я теперь… Как мы теперь… Я готова провалиться сквозь землю. Мне так стыдно. Зачем я намешала алкоголь?! Я была ужасна пьяна. Как теперь смотреть в глаза Андрею? Что вообще теперь со всем этим делать? Извиниться?! А-а-а… От бегающих в голове из угла в угол мыслей боль начинает стучать по вискам сильнее. Я беру в руки смартфон. Перед глазами расплывается картинка экрана. Жутко в этом признаться, но у меня дичайшее похмелье. Это состояние выводит из строя все функции организма. Трясущимися руками то ли от физического состояния, то ли от морального, набираю текст сообщения:

«Андрей, мне так стыдно…». – Нет, не так… стираю и вновь пишу: «Андрей, я не хотела…» – нет, тоже не то… Да что такое! Нервно удаляю начатое сообщение. Не могу даже написать ему. Может, стоит сделать вид, что ничего не было? Или даже лучше – что я ничего не помню? Такой вариант тоже годится для правды. А зная Андрея, он не будет вдаваться в подробности этой ночи и уж явно не станет намекать мне. Но как я… я всё равно не смогу сделать вид, что ничего не было, и сама же выдам свою глупую ложь. Нет, всё же правильное решение – извиниться. Но как именно… подумаю об этом позже. В голове бурлит каша, которую надо как-то расхлёбывать. В глазах боль, будто песчинки выцарапывают в них хаотичные рисунки. Хочется глотнуть воды, но не нахожу в себе силы покинуть постель и пройтись до кухни. Поспать… Ещё стоит поспать и станет лучше. Мы поздно вернулись из клуба, и дополнительный сон решит проблемы с моей раскалывающейся головой. Вновь закрываю глаза в надежде провалиться в сон. Но вместо этого всплывают эпизоды минувшей ночи. Вижу: Андрей напротив, мы танцуем наш медленный танец, и я… целую его губы. При виде воспоминаний, сжимаю крепко глаза. Мне стыдно. Очень. Да что на меня нашло вчера? Я ведь прекрасно помню, что именно я первая потянулась к нему. Я спровоцировала этот поцелуй. Ну ладно, я была «хороша», но Андрей… почему он не предотвратил? Почему он… И всплеск осязаемых чувств напоминает мне вкус его губ. Его ответный поцелуй не похож на растерянный, наоборот, он был взаимным. Был таким… Резко открываю глаза, чтобы развидеть эту ошибку. Я не хочу прокручивать этот позор в своей голове. Боюсь, тревожащие воспоминания не дадут мне покоя. Решаю всё же встать и привести себя в порядок.

В надежде, что мама ещё спит, осторожно приоткрываю дверь комнаты. На цыпочках переступаю порог спальни. Зря стараюсь. Мама сидит на диване, проводя пальцем снизу вверх по экрану своего смартфона, должно быть, листая какие-то новости. Прохожу мимо и стараюсь не смотреть в её сторону. Боковым зрением вижу, как она кидает на меня возмущённый взгляд, и на удивление не говорит и слова. На неё это не похоже. У мамы хватило выдержки дождаться, когда я проделаю все ритуалы утренних процедур. Я налила себе сладкий чай, бросила в него дольку ароматного лимона и проследовала в сторону комнаты.

– Даша, остановить. Я хочу с тобой поговорить, – это было сказано таким строгим, диктаторским тоном, что на мгновение я почувствовала себя нашкодившим шестилетним ребёнком. Когда-то в детстве мама отчитывала меня за провинности, и примерно так же начинались её воспитательные беседы.

– Мам, голова болит. Давай потом, я хотела бы полежать ещё немного.

Она будто совершенно не слышит, о чём я её только что попросила.

– Даша, это что вообще такое было? Тебе не стыдно? Я про себя молчу, а перед Андреем, например?

Её слова вызывают во мне панику. Я быстро-быстро прокручиваю, что именно я такого натворила. Я совсем не помню, как я оказалась дома, как оказалась в своей постели. Помню только то, как мы садились в такси и… и, наверно, я уснула, потому, что на этом мои воспоминания обрываются. О чём сейчас говорит моя мама? Меня, свалившуюся без чувств, приволок домой Андрей? Или, может быть, я продолжала приставать к нему и каким-то образом это увидела мама? Или я что-то наговорила Андрею? Или маме? Чувствую, как вновь раскалывается голова на части, и я не способна хоть что-то ответить.

– Нет, я не понимаю, как это так можно вообще напиться? Да ещё и де-ву-шке?! Мне было стыдно за тебя перед Андреем. Ты же никакая была просто. Да ты идти самостоятельно могла с трудом. Какой позор!

Фух! Самое страшное миновало.

– Ну, могла же… идти… значит, всё нормально! – отвечаю дерзковато и разворачиваюсь в сторону комнаты, намереваясь скорее уйти от нотаций.

Я знаю, знаю, что мама не заслуживает сейчас такого ответа от меня. В том, что мне сейчас дико стыдно и я в краске, виновата сама. Но зная свою маму, если её не остановить, то это нравоучение надолго, и будет оно весьма мучительным. Пока не выжмет все соки, не отстанет. В детстве я выслушивала её нотации ровно до того момента, как мои губы не начнут кривиться и слёзы не хлынут из глаз от обиды и чувства стыда. В подростковом возрасте я начала вступать в перепалку, и чем чаще это случалось, тем резче становились мои ответы, просто потому что однажды это сработало.