Анастасия Хахалева - Когда на небе нет звёзд

– Это ты о себе?

– Да.

– Но ты брал деньги.

– Я брал деньги, представляя, как избиваю тебя. – хмуро произнес Адам, шевеля ртом так, словно он ест слова, а не говорит их. – Я никогда не назывался порядочным человеком.

– Я не верю в карму. – сказал Марк.

– Да, знаю. Но сколько людей тебе всем обязаны? То есть «благодарны»?

– Зачем ты пришел?

– В больнице сегодня работаешь?

– Вторая смена.

Адам наклонил голову, и, уставившись в одну точку (в маленькое, черное пятнышко на деревянном полу), задумался, напряженно поджимая тонкие сухие губы.

– Выпьешь со мной? – безрадостно спросил он, спустя полминуты.

В без двадцати час, Марк вышел из ненорбара, оставив небольшую, стоящую рядом с кассовым аппаратом, плетеную урну, на дне которой, уже лежала пара купюр. Адам вышел вслед за барменом.

– Кое-кто попросил спросить тебя на счет группы.

– «Наемники» сюда больше не вернутся.

– Ты на них до сих пор обижаешься?

– Я просил не играть ту песню.

– Их лучшую песню.

– Наплевать.

– Да брось ты, всем же понравилось. Почти всем… И им очень жаль.

– Мне тоже. Правда.

– Ладно. Передам парням, что всегда готовый помочь, Марк, оказывается, не всегда готов помочь.

На этом, Марк побрел в сторону остановки, а Адам вернулся в бар.

В десять минут второго, Марк уже входил в больницу, через один из задних выходов. Первая попавшаяся ему женщина в голубом халате, добродушно улыбаясь, вместо приветствия сказала емкое: – Опаздываешь.

– Автобус сломался. – подмигнул Марк. – Я сразу на четвертый.

– Приберись сначала в кабинете мэра.

– Он сам попросил?

– Ага.

Марк изогнул правую руку, чтобы пальцы достали до, начавшей вдруг зудеть, лопатки, и посмотрев в лицо женщине, чуть наклонившись вперед с, еле уловимо изменившимся голосом, уточнил: – То есть он, куда-то вышел, да?

– Нет, он у себя.

«Может, это знак?» – подумал уборщик – «Это точно знак». Марк поторопился уйти, чтобы изменений в его лице никто не заметил.

Робкая рука уборщика все никак не решалась открыть единственную в больнице, не издающую скрипа, дверь. Марк стоял напротив кабинета мэра, вместе со своим верным товарищем – компактной, многофункциональной тележкой. Небрежно тыкая указательным пальцем в чистящие средства, тряпки, щетки и губки, делая вид, что просто проверяет, не все ли забыл взять. Конечно, он уже много раз убирался в этом кабинете. И с мэром виделся довольно часто; обычно это происходило поздним вечером. Марк даже успел подметить за ним некоторые вещи. Например, странную привычку коса смотреть на правый край стола. Интересно, что мэр там прячет?… Но удобного случая поделиться своими мыслями и идеями так и не создалось. А, ведь, именно ради этого, иногда вспоминает Марк, он и остался работать в больнице, хоть и необходимость этого давно отпала.

Марк несколько раз успел пожалеть, что не взял на работу свою тетрадь или, хотя бы не перечитал пару ее страниц дома. Теперь осталось только напрягать память и, в ее недрах, по крупицам собирать одну из своих речей, что в тетради давно уже доведена до идеала. … Медлить уже было нельзя.

Марк открыл дверь и вошел в кабинет, катя перед собой тележку.

– Здравств… – запнулся он, ругая свои слабые нервы – Здравствуйте.

Мэр сидел за столом, подписывая лист за листиком, стопку каких-то документов. Рядом стояла его секретарь – миловидная, крылатая женщина с короткими, русыми волосами; одетая в розовую блузку и клетчатые, серые брюки. Чуть наклонившись, женщина показывала мэру, где именно нужно поставить подпись.

– Здравствуй Марк. Прости за такую срочность. Я пролил кофе прямо под стол. Ботинки прилипают к полу. Это ужасно раздражает, а работать за пределами кабинета я не могу. Лина подтвердит. – мэр кивнул в сторону секретаря.

Женщина улыбнулась ему, а потом забрала со стола все документы и вышла из кабинета.

Марк подошел к столу и, увидев коричневое пятно, посаженное ровно посередине, между столом и колесиками кресла, сощурился, запустив за спину руку, второй раз за день.

– Как… – хотел задать вопрос Марк, но Мэр продолжил за него: – Как я умудрился пролить туда кофе?

Уборщик, глупо улыбаясь, кивнул.

– Я специально. – сказал мэр.

Марку потребовалось десять секунд, чтобы понять слова мэра.

– И к чему эти сложности? – спросил он тихо.

– Она – мэр показал большим пальцем на дверь, подразумевая Лину. – может снова сюда зайти еще, что-нибудь подписать.

– А дверь не запереть?

– Зачем? Зачем, интересно, мэру запираться в своем кабинете с уборщиком? Чем таким они могут заниматься, что требует конфиденциальности?

Марк невольно улыбнулся: – Ты о таком думаешь?

– Она будет об этом думать.

– Почему вообще… – Марк не унимался.

– Почему днем, когда в больнице еще полно персонала? Не знаю… Может, у меня сегодня особое настроение? Ты ведь не против?

– Нет.

Мэр отъехал от стола на несколько сантиметров и развернулся в кресле лицом к Марку: – Тогда заныривай. Только захвати щетку и мыло.

– Думаешь, Лина станет проверять, если у меня щетка, если зайдет?

– Как говориться… кто-то там в деталях…

– Дьявол. – Глухо сказал Марк.

– Точно. – мэр подмигнул ему. – К тому же потом, ты все равно будешь здесь все оттирать… Не забудь закрыть глаза.

Седьмая глава

Мир

Я в больнице. Уже восьмой день. Брожу по длинному коридору, на третьем этаже. Когда дойду до двери, что ведет на лестничный пролет, поверну назад и буду шагать пока не достигну окна в конце коридора, что выходит на трассу. Потом снова поверну. Я занимаюсь этим уже второй час подряд. Это весело, если не переставать внушать себе, что это весело.

В коридоре много людей. Сидят на кожаных лавочках. Кто книгу читает, кто газету. Есть те, что просто смотрят в одну точку.

Не знаю, это влияние больницы или погоды. Может, пациентов сюда подселили, как на подбор, с тяжелым кризисом личности, натолкнувшем их на заключение, что в жизни нет никакого смысла. Я заметил, что лица у всех какие-то обреченные, безучастные (может, и у меня такое же, не знаю). Как будто ни одна женщина и ни один мужчина здесь, не верит в то, что их когда-нибудь выпишут из больницы, да и все равно им на это.

Когда я поделился своей теорией с мамой (она иногда заходит, сидит у моей кровати и говорит о каких-нибудь отстраненных вещах), она ее забраковала; сказала, что все здесь нормальные, бодрые и веселые. А обреченность их лицам я придумал сам из-за безделья и плохого настроения. Не знаю теперь, что и думать. Мама редко меня обманывает.

Высокий старик, через которого я проходил уже пять раз, кажется готовится как следует наорать на меня. У него грозный вид. Виной этому шрам на переносице. Размышления о том, как старик этот шрам заработал – одно из моих главных здесь занятий. Все боюсь, что какой-нибудь санитар взболтнет мне, что это за шрам и как он появился, и страшная тайна рассеется. Тогда из увлечений останутся только коридор и окно.