Ника Горн - Если путь осязаем

Марк сносил головы девицам одним легким прищуром, мягкой улыбкой и певучим бархатом. Его уверенная обособленность во всем, что он делал, умение быстро овладевать всем, что было ему по нраву, аккуратность и вдумчивость, бескомпромиссная настойчивость и даже напористость, какая-то безусловная надежность и твердость духа сделали свое дело.

Кира была просто ошарашена, когда Марк сказал, что ему не хватает ее рядом, что он хочет быть только с ней. Ее девственное восприятие никак не могло найти оснований для такого поворота событий. Ведь было же вокруг полно девиц с формами и умением себя продать. Зачем ему она понадобилась? Пожалуй, этот вопрос так и остался без ответа. Поверить в большую чистую любовь такого, как Марк, было крайне трудно. И девушка не верила, но решила принять его инициативу и посмотреть, на сколько его хватит. Терять было всё равно нечего. К тому же, во-первых, она нуждалась в защите от постоянных нападок соседских девчонок, а во-вторых, любопытство родилось явно вперед нее. Оно настойчиво подталкивало исследовать всю прелесть ее мерцающей чувственности, заглянуть-таки по ту сторону взрослости и как можно скорее заполнить флакончик прерванной юности запретной россыпью полутонов. А Кире ведь было уже семнадцать. Сколько еще можно было ждать?

Посему Марку было легко завладеть своей прихотью. Так же легко первоиспытатели перешагнули конфетно-букетную черту, оказавшись прямиком в гражданском браке. Марк, он был такой понятный, прямолинейный, при этом интровертный и немногословный. Казалось, ему вообще никто рядом был не нужен. Ему вполне было достаточно его самого. Внутренний мир? Такого понятия в его системе не обнаруживалось. Зачем же его тогда так тянуло к Кире, с острой потребностью погружать близкого в ее глубины, позволять ему проникать в самые дальние лабиринты своего измерения? Может быть, как и Герман, этот айсберг не хотел особо тратить ресурсы на поиски? Искать, пробовать, ошибаться, восстанавливаться, снова искать – это же так утомительно, а секса хотелось регулярного и безопасного. На истерики невозмутимый молодой человек умело забивал в надежде: перебесится же рано или поздно. Поверить в то, что такой всеми возносимый орел полюбит такую всеми гонимую горлицу, было так же сложно, как в возможность распрощаться со своим одиночеством. Никто таких привилегий новоиспеченной счастливице не обещал.

Собственно одиночество и не спешило так уж легко прощаться с Кирой. И уже через полгода Оно оглушительно напомнило о себе в то самое утро, когда налетело на Германа в автобусе. А потом на следующее утро в том же автобусе Оно зачем-то первым делом провело взглядом по всем пассажирам в поисках его глаз. А потом снова и снова. Оно искало его в проходящей мимо толпе, ходило пешком от дома до метро и обратно, потому что знало, что он так когда-то так ходил, и они могли случайно встретиться. Оно собиралось ему позвонить (телефон к тому моменту выучило наизусть), но никак не находило предлога. И уж точно Оно не сообразило (откуда Ему вообще это было знать?), что курсанты живут не дома, а в казарме, что Герман появляется дома крайне редко и что надеяться на такую редкость и случай просто глупо.

И тогда Они (кто бы они ни были) начали давать Кире робкие надежды видеть его хоть пару раз в год. Второй такой раз, после первого в автобусе, случился на встрече выпускников в субботу. В тот день Гера заливал неизвестное Кире горе так, что девушке было противно приближаться. Третий раз произошел во вторник утром, когда она, спеша в институт, кажется, был четвертый курс, втиснулась в вагон и уткнулась в до мурашек знакомую мужскую грудь. Курсант возвышался над окружавшей его компанией, по всей видимости, с ночи гуляющих спутниц и их громогласных спутников. Состав тронулся, он стоял близко-близко, вплотную к ее подбородку, и у него были виноватые глаза, полные нежности и похмелья. Любопытство в отношении Марка к тому моменту медленно, но верно сходило на нет, и Кире жутко захотелось оставленной под дождем печали. Герман сдерживал себя изо всех сил, чтобы не обнимать ее крепче объятий одноклассника, не целовать ее дольше на прощание.

В тот день молодой человек выяснил, где учится Кира, и придумал привлечь ее к занятиям французским языком с одной неспособной девочкой, дочерью гражданского мужа Серафимы (так он всегда называл маму). Иван Георгиевич позвонил Кире сам, всё обстоятельно объяснил и не дал ей шанса отказать. Теперь Герман знал, что каждый выходной она проходит мимо его дома, что она бывает там с трех до пяти, что можно сделать вид, что он зашел случайно, и насмотреться на нее целых десять минут, пока она будет одеваться и ждать лифт. А Кира теперь знала, что каждый выходной он может встретиться ей на пути, что звонок в дверь во время занятий может оказаться его звонком, что у нее будет целых десять минут, чтобы не успеть посмотреть ему в глаза. Так и случились пронзительные десять минут их четвертой встречи.

Как-то раз Марк уехал перегонять очередную тачку из ближнего зарубежья. Герман словно почуял это, позвонил ни с того ни с сего и сказал, что Серафима унеслась в неизвестном направлении и у него есть совершенно банальный повод пригласить ее на дружеский домашний киносеанс. Вы можете себе представить, что Кира творила накануне этого сеанса? Маме сказала, что у друзей, друзьям – что у Марка, Марку – что у мамы. В общем, развеяла сама себя как дымку и улетела к Герману. В досмартфоновскую эру развеивать себя было проще простого. Никаких геопозиций, трекингов и прочей ереси еще не придумали. Никто и представить не мог, что наступит пора, когда нейросеть будет отслеживать твои передвижения, круг общения и таргетировать твои предпочтения. Чумовое было время.

Герман до конца не верил, что она придет, и когда раздался звонок в дверь, он спокойно ужинал на своей пятиметровой кухне, где, не вставая со стула, можно было включить чайник, достать из холодильника сыр и открыть окно.

Прийти-то Кира пришла, а вот что будет дальше, она понятия не имела, не знала, как себя вести, боялась слово вымолвить. Голос дрожал, в горле пересохло.

Герман уплетал какое-то непривычное для нее сочетание сладкой кукурузы с яичницей. (Потом она стала обожать эту желтую веселую еду.) Молодой человек предложил ей вина, зажег ароматические палочки, от которых у нее тут же разболелась голова. Да, и вино было лишним, голова и без того шла кругом и совершенно ей не подчинялась.

Потом они смотрели кино, надо отметить, весьма годное кино. Но Герман не приближался к этой маленькой прозрачной девочке. Сидел на полу в позе с картины «Демон сидящий», изредка посматривая на профиль трепещущей в кресле Киры. Стемнело. Кира перебралась на диван, пока Герман готовил чай.