Ника Горн - Если путь осязаем

Хорошо бы включить это состояние в медицинскую практику в виде полноценного диагноза, а не сопутствующей симптоматики. Как считаете? Поскольку, достигая в наши дни пандемических масштабов, он нуждается в изучении не менее, чем какая-нибудь гемангиома или плоскокостный ганглий, не говоря уже о кровожадном COVID-19. Львиная доля человечества давно поражена такой Нормой и подсознательно ждет изобретения и внедрения действенного протокола лечения, чтобы однажды обрести надежду на исцеление:

– Доктор, что со мной?

– Ничего особенного – это Норма, распространенная разновидность острого одиночества. Я выпишу вам рецепт. Современная медицина далеко шагнула в области профилактики и лечения острого одиночества. Через пару недель всё пройдет.

Вот бы нам с вами такой рецептик, а?”

Сильную влюбленность буквально можно наблюдать на томограмме: вы показываете человеку фотографию возлюбленного, и в мозге активируется система вознаграждения, причем картина примерно такая же, как у наркомана при виде вожделенного вещества. Любовь – это важно. Любовь – залог выживания и процветания нашего вида. Любовь дает мотивацию для великих свершений.

Ася Казанцева

– Запах. Притяжение. Целостность. Космос. Вибрации. Сила. Нежность. Уверенность. Дыхание. Трепет. Осознание. Выбор… И что еще там было? – Ника пыталась вспомнить сцену из вчерашнего сна, но мысли путались и никак не желали ложиться на экран.

Сава сидел на работе и подвисал. Часы показывали четверть шестого. Рутина бурчала в унисон с его декадентским настроем. Машинально принимая участие в делах, по списку задач, который составил еще утром и даже выполнил его треть, Сава понимал, что весь день прошел в неверной тональности, как будто сам он пытался танцевать, а музыка была не то блюз, не то вой какой-то депрессивный.

И всё бы ничего, и пошел бы он вновь на набережную, и выветрил бы из головы эту ерунду вместе с предвесенней хандрой, но выветрить первопричину было не в его силах. А дело ведь было всего-то в стечении пары-тройки обстоятельств.

Хорошие выходные были у Савы. Целых четыре дня. Всё он успел, и для себя, и для семьи. Съездил в гости к людям, с которыми не виделся десять лет. Был обласкан и исцелован, почувствовал себя юным, любимым, нужным и интересным. Прошелся по родному городу, вдохнул его. В толпе среди зданий человеческого размера слышал звон трамваев. Он по-особенному разлетался в вечернем воздухе. Так бывает только в феврале и марте. А вечером они с сыном колесили по Москве, болтали в кафе и бродили по залитым сырым жидким светом переулкам. Два мужика, похожих друг на друга; один – вся жизнь второго. Был дом, еда, горячее масло, овощи, сливки – и всё вместе, всё сжато в одном вечере. И игра в шахматы до полуночи, и новые книги, и оценки без троек. А утром по кругу с удвоенной скоростью. Машина, город, музей, вопросы олимпиады, машина, аудиокниги и сэндвичи на Таганке. Тугие слои пестрых выходных были увенчаны визитом к родителям.

И вот теперь он снова был на страже финансовой отчетности. А вместо цифр на мониторе проплывали кадры предшествующих дней и недавний разговор с Арникой. Он открыл почту и отправил ей накопленное:

– Все эти зигзаги влево, вправо и ниже пояса говорят о глубоких трещинах в душах наших персонажей. Кто-то боится и зажимается, кто-то ведет себя смело и порой вызывающе – всё это лишь поиск путей к достижению недостижимого. Мы пытаемся строить вокруг этого повествование, литературку, а ведь всё не так. Просто есть люди, есть море и жизнь. Солнце неизменно всходит, купается в мягких лазурных волнах, гуляет по колючим оливковым рощам, достигает горных вершин, а потом скатывается снова, увлекая за собой взгляд до самого горизонта. Кроме этого, больше ничего настоящего и нет. И людям следует жить так: рождаться, учиться, влюбляться, продолжаться в детях, проводить жизнь в труде между морем, садами и солнцем и оставлять после себя жизнь и цветущую землю. Ничего другого настоящего просто нет. Всё. Точка.

Трудный был день. Все эти бесконечные цифры и несносные дамочки из отдела вымотали Савелия Петровича. Он не хотел сегодня ни высокого, ни низкого штиля.

Ника же, напротив, после рабочей суеты всегда с удовольствием погружалась в пучину своих миров и печатала часто до онемения пальцев и третьего часа утра:

«Знакомая пробка на Крымском мосту. Кира рулила на автомате, вглядываясь в детали конструктивных элементов, прикидывала количество клёпок, ритмично покрывающих три пролета несущих балок грандиозного сооружения начала прошлого века. Открыла статью wiki, проверяя свои догадки и узнавая новые подробности об истории его создания и эксплуатации. Салон укутывала гармоника джаза в исполнении Каро Эмеральд, а если точнее, Каролины Эсмеральды ван дер Леу. Привычка запоминать сложные имена досталась девушке в наследство от одного немного неравнодушного к ней, а если точнее, по уши влюбленного и невероятно эрудированного юноши.

Кира вернулась в день, когда Герман увлеченно рассказывал ей про знаменитую линию Маннергейма, о которой спутница на тот момент не имела ни малейшего представления:

– Ну, ты же в курсе, как его полное имя? – немного заносчиво предположил он, пряча свои истинные намерения за невесомой оправой.

– Нечестно спрашивать меня то, о чем мне можешь рассказать только ты, – смутилась девушка от его высокоинтеллектуального захода в прогулочную беседу одноклассников по дороге домой.

– У него крутое имя: Карл Густав Эмиль Маннергейм, – закидывая ее рюкзак на второе плечо, продолжал умник.

– Дворянин, отслуживший двадцать лет в русской армии, несостоявшийся первый президент и главнокомандующий ВС Финляндии. Это в его честь назвали комплекс оборонительных сооружений между Финским заливом и Ладогой. Внушительная была оборона, целых сто тридцать километров. Ее строили всё третье десятилетие 20-го века, чтобы сдержать возможный удар со стороны СССР.

Карл Густав Эмиль Маннергейм. Как же это было давно, больше двадцати лет прошло, а она могла повторить всё слово в слово. Мысли скользили по улочкам памяти и переплетались с ритмичной мелодией. Автопоток окончательно встал. Кира улыбалась отражению в зеркале, поправляя прическу».

Ника открыла почту, прочитала отрывок, полученный полчаса назад от Савы, и ей не терпелось ему возразить:

– Мне точно не хочется в труде между морем и садами, – строчила она в чате мессенджера, – мне хочется, чтобы Герман ее простил, чтобы он оказался именно таким, каким она его придумала, чтобы они смогли всё преодолеть и быть счастливы, но чтобы никто при этом не пострадал, особенно дети.