Татьяна Грачева - Нарисуй Италию

– С чего вдруг такие выводы?

– Ну не знаю, возраст у тебя такой, когда башку сносит. Рядом только Тайсоны и вертятся. Толик мелкий ещё, а Серый как раз подходит на роль первого сумасбродства.

Нелли ухмыльнулась.

– Папка меня слопает вместе с Тайсонами, если мы вдруг надумаем породниться.

ЖанЭд присмотрелась к Нелли.

– А кто тогда? Не может у тебя не быть симпатии. Ты такая…

– Какая?

– Влюбчивая.

Нелли приложила цветок к каркасу и ловко примотала тонкой проволокой.

– Я с пяти лет люблю Нодара. На фиг мне Тайсоны.

– Абелова Нодара?

– Откуда вы его знаете?

– Всех знаю, у кого недавно кто-то помер. Он же старше тебя. Погоди, а тебе сколько? Ты же и Витки вроде взрослее.

– Пятнадцать.

ЖанЭд встала, опустила руку в бездонный карман, чем-то пошуршала, потарахтела и извлекла наружу пачку презервативов.

– Держи. Пусть будет. Возраст хреновый, а для тебя так вообще опасный.

Нелька рассмеялась, но пачку взяла.

– Почему для меня? Что-то не помню, чтобы я распутствовала.

– Ты меня напоминаешь. Шумоголовая, без тормозов. Слишком поддаёшься эмоциям. Если вдруг Нодар тебя зацелует, ты ему не только это позволишь. Пусть лучше будет на всякий случай, – увидев, как Нелли мечтательно заулыбалась, продолжила: – Смотрю, ты и не споришь. Правильно. Если ты левша, нужно не переучиваться на правую руку, а покупать ножницы для левшей. Ты такая, учти это и будь готова к выкрутасам своей натуры.

Нелли протяжно вздохнула.

– Тогда очень удачно, что я владею двумя руками. А Нодар меня в упор не замечает. Вряд ли знает, что я существую.

ЖанЭд оглядела Нельку с ног до головы. Взлохмаченные ярко-красные волосы, широкие джинсы и цветную футболку.

– Ну, если он тебя не замечает, у него что-то неладно с башкой. На фига тебе такой ущербный нужен?

Нелли не считала Нодара ущербным, просто ещё не пришло время воспылать к ней страстью. Пока наблюдение со стороны её вполне устраивало, она вздыхала о нём издалека, примеряя на него роли персонажей из фильмов. Нодар выгодно выделялся на фоне своих одноклассников: не курил и, самое главное, не сквернословил. Почему-то для Нельки это стало решающим фактором. Её одноклассники с трудом составляли предложения без связки слов в виде матов. Тайсоны тоже любили выражаться сочно и неприлично, но в их исполнении её это не коробило, а вот Нодару не позволялось. Идеалу не разрешалось хоть в чём-то быть неидеальным.

Нелли знала его расписание уроков и тренировок в футбольной секции, знала, где он живёт и по каким предметам лучше всего успевает, а вот когда он родился – не знала.

Недалеко от школы доживал свои дни один из последних в городе ларьков. В металлическом гофрированном домике продавались лотерейные билеты, канцелярия и шоколадки. Школьники бегали к нему на перемене за перекусом и разной мелочёвкой, вроде карандашей или ручек. Ничем не примечательный ларёк мог похвастаться таинственной головоломкой в духе Кентервильского привидения. Периодически на узком окошке, из которого высовывалась лапа продавца, сгребающая деньги, появлялась надпись или рисунок. Следы вандализма исчезали быстро, уже к обеду от них оставался только слух, но граффити неизменно возвращались в виде новых каракулей. Иногда это были неприличные слова, но чаще что-то безобидное или милое, но не менее загадочное.

Нелька стояла в очереди и разглядывала верхушки цветущих абрикосов, подпирающих ларёк с двух сторон. Пахло весной и влажным асфальтом, мысли кружились вокруг приближающихся каникул, об учёбе не думалось совершенно. Её внимание привлёк разговор двух девочек, рассматривающих в стеклянной витрине открытку.

– Давай это: «Любимому брату».

– Просто как-то. Давай лучше: «Самому крутому брату».

Нелли присмотрелась и опознала в смуглой темноволосой пятиклашке сестру Нодара, Лилю. Кровь тут же хлынула к щекам, сердце ускорилось и заволновалось. У Нодара скоро день рождения! От одной мысли о том, что сейчас она близка к его празднику и наконец подобралась к тайному знанию о великом дне, когда он появился на свет, её всю мелко затрясло, как в лихорадке. Она прислушалась и уловила заветную цифру – двадцать первое мая.

Когда Лиля ушла, Нелли тоже купила открытку, поцеловала её несколько раз накрашенными губами и сочинила признание в любви. Правда, смелости подписаться не хватило. Сохранив анонимность, она тайком бросила открытку в его почтовый ящик и убежала. Сердце колотилось как сумасшедшее, отдаваясь в пятках на каждый шаг, уши пылали, а душа ликовала: она это сделала, призналась ему в любви. Пусть пока он не знает, кто его тайная поклонница, она решилась на первый шаг, он обязательно ощутит её любовь. Нельзя не заметить такое громадное настоящее чувство. Оно, словно облако, распирало Нельку изнутри, пузырилось, вырывалось на свободу и вплеталось в душный солнечный май. В каждом вдохе ей чудилась ответная любовь, нужно просто немного подождать, он обязательно её заметит.

Алексей вяло ковырял наполеон вилкой. Распотрошил десерт на тарелке, но так к нему и не притронулся. Теперь уже и не понимал, зачем заказал. Словно ожидал, что явится зеленоволосая Клотильда и снова слопает его завтрак. Ему бы сейчас точно не помешала встряска в виде беспардонной Нельки.

Официантка поглядывала в его сторону с настороженностью и даже обидой, будто этот несчастный отвергнутый кусок торта она лично приготовила. Алексей злился. Только не мог понять, на что именно. На то, что не разрешил матери продать даданы, или на то, что всё-таки не поехал в Комсомольский и снова перевёл деньги за помощь соседу. Опять завис где-то посередине. Не хотел заниматься ульями, но и избавиться от них не мог. Мама снова звонила, а он опять не озвучил точную дату возвращения в посёлок. Что он вообще делает в Краснодаре? В Комсомольском – добротный дом без хозяина и висящая ярмом на шее пасека. В Питере – новенькая, недавно приобретённая квартира. Пока в ней из мебели только матрас и раковина. Но зато своя жилплощадь, купленная самостоятельно, благодаря вполне терпимой работе без стрессов и урезания выходных. А ещё в Питере ждут друзья, которыми он оброс за годы проживания в этом сером, но удивительном городе. В первую очередь, Даниил.

Стоило вспомнить друга, мысли тут же пустились вскачь, потянулась цепочка от Даниила к его ветреной возлюбленной Алсу, от Алсу к её сестре Марине. В груди тут же больно сжалось, вздрогнуло и заискрило.

Марина.

Лучше бы ему никогда не знать, как это, обладать ею, касаться её кожи, целовать. В голове закрутились яркие образы: ракушечные бусы, плетёная ковбойская шляпа, прозрачно-голубые, как море, глаза, гладкая смуглая кожа и та ночь, ставшая первой и единственной. Он выпросил её любовь, в ней было столько отчаяния и… жалости. Именно жалости, с её стороны любви никогда не было.