Филипп Эриа - Ярмарка любовников

Лишившись с раннего детства возможности жить в той же роскоши, в которой купался его отец, вывезенный в начале революции матерью за границу, где он сопровождал ее во всех балетных турне или же оставался на попечении нянек, он был отдан в какое-то сомнительное учебное заведение, откуда через полгода его забрали; так он и вырос, переезжая с место на место под надзором костюмерш и надзирателей интернатов. Теперь, посещая банкеты, Борис, казалось, стремился наверстать то, что ему, незаконнорожденному, недодала судьба.

Нино Монтеверди вел примерно такой же образ жизни, но не на столь широкую ногу, как Борис… Его отец, богатый пьемонтский землевладелец, обладал обширными и плодородными землями. Он считал, что принял удачное решение, когда решил направить сына на учебу в Париж в Сельскохозяйственный институт. И теперь в своей глубинке он силился понять, почему его мальчик каждое лето откладывает свой приезд в родные края, о чем мечтает вся семья.

Еще меньше он понимал, на какие средства его сын живет в Париже. Пойдя на хитрость, он уменьшил средства, которые выделял на содержание сына. Однако его уловка ни к чему не привела, а только заставила Нино еще больше окунуться в вихрь светских удовольствий. Ибо молодой человек так же, как Борис, Бебе и Жожо, не будучи ни у кого на содержании, мог выжить только благодаря светскому образу жизни. Вдали от отчего дома именно светская жизнь совращала и одновременно помогала выжить. В столице его постоянно куда-нибудь приглашали: то на завтрак, то на обед, то на ужин. За ночь он бывал на нескольких банкетах. В зависимости от времени года получал приглашения посетить Средиземноморское побережье, Довиль или Биарриц или отправиться в круиз. И ему не надо было тратиться. Портом его приписки была тесная комнатка на седьмом этаже гостиницы на улице Гамбон в самом центре города, что было весьма удобно и сокращало расходы на транспорт. Живой и веселый, приятной наружности, прекрасный танцор, обаятельный человек, умевший завоевывать симпатии и чувствовать себя непринужденно в любом обществе, он ни с кем не портил отношений. Однако он никогда не делал ответных приглашений. Обладая услужливым характером и умея приспосабливаться к любым обстоятельствам, он считал своим долгом в знак благодарности заниматься со знанием дела любовью с хозяйками домов, в которых его гостеприимно принимали.

Он в свою очередь не скрывал удивления, что Пекер, решивший попытать счастья у Шомберг, не оставил себе путь к отступлению.

– Ведь неизвестно, чем все это обернется, – сказал Нино, – ссориться глупо. Я говорил Лулу: ты должен так устроить свои дела, чтобы не ссориться ни с той, ни с другой.

Бебе Десоль был другого мнения. Если Пекер станет любовником Шомберг, то совершит не просто непростительную ошибку: он даже не подозревает, какая каторжная жизнь его ждет.

– В конце концов, вы обратили внимание? У него никогда не было женщины, с которой только спят?

А между тем их полным-полно, и он мог бы премило устроиться.

У Бебе Десоля водились деньги. И даже очень большие. Из всей компании он был самым богатым. Вот уже десять лет, как его отец стриг купоны, руководя одним хитрым рекламным делом, которое крутилось само по себе. Отцу помогала дочь. Что касалось Бебе, то он полностью отстранился от дел. Однако отец заставлял его появляться в офисе, куда Десоль заглядывал лишь два раза в месяц, словно известный спортсмен, которого фирма держит ради престижа. Сестра была старше; тощая незамужняя девица, получившая диплом с отличием по окончании престижного института, настоящий синий чулок, она боготворила брата. Мать тоже постоянно подсовывала ему тысячные денежные купюры. Вся семья, открыв от восторга рот, млела над обложками спортивных журналов, где красовался их полуголый кумир.

Он был семейной гордостью. Наделенный от природы удивительно привлекательной внешностью, отличным телосложением, способный ко всем видам спорта, он постоянно занимался физическими упражнениями. Его единственной целью было как можно чаще попадать на обложки журналов в костюме для тенниса, в футбольной форме, в трусах или плавках. Но чаще всего в плавках. Он отказался от игры в гольф только из-за костюма, скрывавшего его физические данные.

Однако, словно оберегая свое природное достояние, он не разменивался направо и налево. И не связывался с кем попало. И если он выбирал, то выбирал за богатство. У своих любовниц он не клянчил денег, не принимал от них подарков, но подспудно ему хотелось иметь уверенность в том, что они в состоянии с ним расплатиться.

Наконец, Жорж Манери – во время спора он вставлял невпопад нелепые замечания. Его приятели были единодушны в одном: он ни в чем не разбирался. Он давно мечтал стать знаменитостью. И потратил на это немало денег. Постановка авангардистских спектаклей, небольшая роль в фильме, который он сам финансировал, книжка примитивных и бессвязных стихов, вышедшая за счет автора, приемы, коктейли, подарки, деньги, раздаваемые в долг, – все было заранее обречено на провал. Даже правильное написание имени не принесло ему успеха, и все его усилия пропали даром из-за презрительной клички Жожо. Ибо все знали, что у Жоржа Манери нет темперамента. А в том кругу, где он столь упрямо добивался успеха, ничто другое не могло так сильно навредить карьере начинающего. Он был красивым парнем, довольно неглупым, не таким уж большим занудой. Ему нравилось делать всем приятное. Однако женщина, с которой он поначалу по неопытности имел несчастье завести роман, затем другая, третья породили и распространили слух, что Жожо плохо занимался любовью, что его трудно расшевелить, и было признано – как приговор, – что его обделила природа.

С тех пор женщины не обращали на него внимания. Он находил утешение у одной несчастной девушки из небогатой семьи, по непонятной причине влюбившейся в него после его единственного появления на экране; и теперь, чтобы быть рядом со своим кумиром, она стала его секретаршей.

Вот на ней-то он и отыгрывался. На голову бедняжки сыпались все шишки: он придирался к ней, выставлял ее на посмешище публике, а порой и поколачивал. И отказывал ей в главном: не спал с ней…

Саша де Галатц не принимал участия в общей беседе. Он хранил молчание. Он и в самом деле наводил тоску на окружавших. Молодые люди надеялись, что он скоро уйдет. Но закончился обед, ушел Лулу, опустели рюмки, отзвучали все пластинки, а Галатц не двигался с места, молча напиваясь в кругу шумной компании.

Наконец все разошлись, и он остался с глазу на глаз с Реми.

Вот тут-то он и заговорил.

Он подошел к радиоле, на которой Реми, чтобы избежать гнетущей тишины, менял пластинки. Неожиданно наступили покой и тишина. Шум проезжавшего внизу автобуса, казалось, доносился откуда-то издалека.