Лиз Филдинг - Колючая звезда

– Да, иду, и теперь уж не отменишь мероприятие. Но что касается остального, уверена, что мое внезапное исчезновение на какое-то время из общества будет так же ошеломительно для публики, как и мое появление на каком-нибудь ток-шоу, которое ты заранее позаботишься организовать.

– Ох, Клаудия!

– Не веришь мне? Дай только время, малышка. Ты увидишь игру такого масштаба, что у тебя зубы заломит. – Она встала. – А теперь надо принять душ и приготовиться к появлению на «Позднем времени». Если ты не занята, может, отвезешь меня туда?

– Я? А где же сегодня твой великолепный Габриел Макинтайр?

– Его не будет. Ни сегодня вечером, ни завтра, никогда. Разве я не говорила тебе, дорогая, что он просто хотел выяснить название моей страховой компании?

– Однако! Ну ладно, Кло, что я буду гадать? Выкладывай, что случилось?

– Да ничего такого, чего бы ты не смогла прочитать в завтрашних газетах.

– Ох, Клаудия!

– Следи за своей речью, ты начинаешь звучать, как часы с репетиром. И скажи мне наконец, ты идешь со мной? Или у тебя на сегодня намечено что-нибудь поинтереснее?

– Что может быть интереснее, чем пойти с тобой? – Клаудия с усмешкой посмотрела на нее, но спорить не стала; она была благодарна сестре, что та готова составить ей компанию. – И знаешь, Кло, я не могу дождаться, когда ты нарядишься в новое платье. – Мелани взглянула на бледно-голубое из шелкового крепа платье, закреплявшееся на тонком ошейничке. Оно висело на дверце гардероба, сексуальное, но в то же время и элегантное.

– Боюсь, ты разочаруешься. Его покупка – ужасная ошибка, совсем не мой стиль. И ты ведь знаешь это «Позднее время», они там любят что-нибудь кричащее. Ну ладно, что я тебе говорю, ты и так прекрасно все понимаешь.

– Понимаю. Наверное, лучше было бы что-нибудь красное.

– Да уж, как говорится, к моей бы мордашке еще и башку приставить, она бы и главный приз выиграла.

Все кончено.

Мак вымел из ее квартиры все видимые и невидимые признаки своего присутствия, отсоединил электронное наблюдательное и прочее оборудование с дверей и с телефона, а потом отправился к театру, дождался окончания спектакля и снял там все жучки и записывающие устройства.

Работа заняла немного времени, но он был рад поскорее покинуть это место. Старые половицы трещали и под его ногами скрипели, и, хотя он отнюдь не был суеверен, его в эти минуты не удивляла мысль, что по темному театру шатаются призраки. Он здорово испугался, услышав хрипы и сдавленные проклятья, которые, как эхо, мрачно пронизали пространство, и без того населенное сквозняками, но тотчас догадался, что звуки исходят со стороны осветительской платформы, и, искаженные и утишенные отражением, они оказались человеческим голосом. Филлип Рэдмонд говорил, что у них там, наверху, проблемы с новой аппаратурой, и он, очевидно, решил использовать возможность поработать, пока театр пуст. Мак мысленно попросил у этого человека прощения за все те подозрения, которые имел на его счет.

Все кончено.

Вернувшись к себе в кабинет, Мак бросил сумку, принесенную из машины, на диван, который несколько часов назад занимала Адель, а потом заметил мигающий огонек автоответчика и нажал кнопку прослушивания.

Голос Адель разорвал тишину:

– Я там принесла пару кусачек, – заявила она без преамбулы и повесила трубку.

Мак улыбнулся – в этом она вся. Он достаточно хорошо знал свою сестру, чтобы понимать – она не оставит за ним последнего слова.

Распаковав сумку, он вытащил ленты из магнитофонов, отложил кассеты видеонаблюдения в сторону, после чего положил всю аппаратуру в специальный сейф.

Затем он взял в руки кассеты. Следовало бы просмотреть видеозапись, прослушать разговоры, записанные в театре. Ему не очень-то хотелось это делать, все равно ничего путного он не ожидал там увидеть. Но он не может просто так стереть их. Это верх непрофессионализма. Он завершит работу, а потом окончательно со всем этим покончит.

Здесь, в углу кабинета, стоял телевизор с видеомагнитофонной приставкой. Мак подошел к нему и включил в режиме видео.

Когда пошла запись, он сразу же увидел лицо Клаудии, ее губы слегка приоткрыты в улыбке, она говорит с кем-то, кто находится перед ней, ее волосы рассыпались вокруг лица в живописном беспорядке, что придавало ее образу нечто от прелестной, только что проснувшейся девочки, вот она наклонилась что-то поднять, и вырез ее платья, слегка оттопырившись, явил равнодушному взору тайно установленной камеры начало прекрасных грудей и соблазнительную, мягко затененную ложбинку между ними.

Ярко-красное платье, которое утром она не нашла подходящим для ночного шоу, теперь плотно облегало ее тело, и взгляд Мака, в отличие от взора камеры, равнодушным не был.

Все кончено? Когда он все еще помнит, как обнимал ее? Все еще ощущает на губах вкус ее поцелуя и болезненное напряжение своей плоти? Кого он дурачит? Самого себя?

Мак протянул руку к переключателю, но что-то привлекло его внимание. Длинные бриллиантовые серьги, свисавшие с мочек ее ушей, когда она откинула голову, смеясь тому, что сказал ей невидимый собеседник. Это и есть фальшивые бриллианты? Силы небесные! А что же еще?

Он нажал на кнопку перемотки, не в силах больше выносить зрелища ее флирта с мужчиной, находящимся рядом, и, пока пленка перематывалась, тупо смотрел на экран, подернувшийся рябью.

Он зарядил вторую пленку. Вот пришел курьер с пакетом для Клаудии. Кей Эберкромби расписалась за него. Затем подъехало такси, из которого далеко не сразу вышла сама Клаудия. Такси тотчас уехало, а она долго стояла и смотрела в том направлении, куда оно скрылось. Появилась Кей Эберкромби, окликнула ее. И когда Клаудия повернулась, она казалась… несчастной. Что-то в нем болезненно дрогнуло. Он не хотел бы, чтобы она была несчастной.

Больше ничего не случилось. Он остановил фильм. Нет, что-то было еще. Кажется, там, на другой стороне улицы, стоял фургон, бейсбольная шапочка затеняла лицо водителя, который без дела сидел за рулем. Как долго он так сидел?

Мак перемотал пленку назад.

– Дорогая, вы были просто великолепны!

Клаудия едва удержалась от того, чтобы не отпрянуть, когда Чарли Лонг, ведущий программы «Позднее время», бросился к ней и фамильярно облобызал в обе щеки. Он сколько угодно мог заявлять, как она великолепна, но она-то знала, что держалась шокирующе скандально.

Во время эфира она напропалую флиртовала с ведущим шоу, с другими гостями, мало того, явилась в студию, оголившись гораздо больше, чем это позволял ее устоявшийся имидж, и вообще проявляла бесцеремонность, вовсе не свойственную ее натуре. И вот теперь, когда шоу закончилось, она сделалась положительно больной. А хуже всего то, что Мелани смотрела на нее, словно видела в первый раз.