Ольга Левонович - Тропинка на ковре

Муж Дарьи умер рано, «сгорел от вина». Оставил жене с дочерьми добротный дом с аккуратным палисадником. За красивыми воротами и плотно пригнанным забором – навесы, кладовые, стаечки.

Дарья после его ухода ничего из нажитого не растеряла. Горбилась в огороде. Корпела над грядками. Дом держала в идеальной чистоте. А окна… Они сияли невиданным блеском, за стёклами горели красные шапочки герани с изумрудными ладошками-листьями. За ними густел домашний полумрак, тихий и прекрасный, где царили покой и уют.

Обе дочери давно выросли, вышли замуж, в городе жили. Наведывались к матери летом – чтобы ягоду побрать в соседнем лесочке, да осенью – помочь картошку выкопать. Остальное время жила она одна.

Дарья в девичестве была красавицей: высокая, стройная, синеглазая. Теперь прядки седины появились в пепельных волосах, сеть морщинок наметилась под глазами, на лбу, чуть расплылась фигура. Но, как и в молодости, накидывала Дарья на тугой узел волос яркий платок. Глаза синели под тёмными бровями на смугловатом, чуть скуластом лице, нос был чуть вздёрнут, губы не утратили полноты и упругости.

До сих пор многие мужчины заглядывались на неё, но глаза Дарьи не улыбались, даже когда она смеялась. Они, как вешние льдинки, несли свою скорбь тихо, не напоказ. Но столько в них было скрытой боли и строгости, что отпугивали всех претендентов на место Павла Березина.

Таисии она приходилась двоюродной сестрой, и Семён Петрович частенько заходил к ней на правах родственника. После похорон жены в душе его, внешне спокойного, всё что-то скулило жалобно. Голосок этот выл, скрёбся, не было от него покоя, и только вблизи Дарьи – затихал.

Дарья усаживала Семёна за круглый стол в кухоньке. Ставила вазочки с вареньем, блюдо с пирогами и сдобой, наливала крепкого, белёного молоком, чаю.

– Две стряпухи и были на деревне, – приговаривал гость, – Таси нет, теперь ты, Дуся, и осталась… Одна. Да…

Дарья давно уж стряпала только на свадьбы и поминки, теперь же стала подгадывать со свежей выпечкой к приходу Семёна. Она говорила себе, что просто жалеет поникшего, осиротевшего мужа сестры. Но не хотела признаваться, что устала от собственной суровости. И не узнала бы себя, когда усаживалась напротив гостя, раскрасневшаяся, оживлённая. Чешское стекло в крошках-серёжках вспыхивало всеми цветами радуги, глаза сияли.

Мерно тикали ходики, мирно посапывал толстый кот у печки… Через кухню и комнату, перепрыгнув порожек, тянулась пёстрая домотканая дорожка.

Семён, румяный от горячего чая, повеселевшим взглядом карих глаз бежал по дорожке, и взгляд его неизменно упирался в пышную вдовью кровать. Она, розово-белая, в кружевах-занавесочках, с отполированными по краям спинки шишечками, казалась неприступной, как гордая невеста.

… Слухи на деревне, как водится, опережали все мыслимые и немыслимые события. Односельчане быстро заприметили, что Семён зачастил к Дарье, покатился осуждающий шепоток: «У жены ещё ноги не остыли, а он…».

… В тот вечер Семён и Дарья допоздна засиделись у Матвеевых. Была глубокая осень, стемнело рано. После выпитой рюмки щёки у Дарьи горели. Она хрустела капустой, а захмелевший Семён поддразнивал:

– Ишь, как коза-имануха, на капусту налегла. Да…

Он, блестя глазами, словно оглаживал Дарью взглядами, а она, казалось, не замечает ничего. Матвеевы, Егор с Анной, не смотрели на них, неодобрение стыло на лицах.

Семён пошёл Дарью провожать, и проводил не только до дома, но и до диванчика в зале. Кровать осталась нетронутой, во всей неприступной красе.

Утром, чуть свет, Дарья проводила Семёна до ворот, и он пошагал домой по стылой, присыпанной снегом пустынной улице.

О, зеркало! Тайный советник любой женщины. Мерцай, жемчужное, открой тайну. Скажи, что в душе таится, на лицо лёгкой тенью ложится?

Дарья давно со всеми утренними делами управилась. Живность накормила, печь затопила, квашню подбила, воды принесла из колодца.

Дарья вглядывалась в зеркало, спрашивала себя, чего ждать ей от жизни, изменится ли что-нибудь в ней? Глаза блестят, в чёрных зрачках отражается по окошку, вокруг – ободок синий-синий с тёмной каёмкой. На щеках румянец, губы горят.

Давно она себя такой помолодевшей не чувствовала. Захотелось распустить волосы. Вынула шпильки, и волна пепельно-золотых волос облачком обрамила лицо, легла на грудь. Напряжённо, с волнением всматривалась в зеркало, ясным и спокойным взором вглядывалось зеркало в неё, и вспомнила Дарья. Так было, когда замуж собиралась, за Павла. Смотрела на себя его влюблёнными глазами и задыхалась от счастья. Поняла, что и сейчас пытается поймать тот давний трепет, праздничное ожидание.

Но молчало зеркало. Солнечные блики гуляли по комнате, искрились окна, наполовину обмётанные изморозью, весело трещала печь, и никакой тайны не открывалось ей.

Дарья вздохнула, привычно собрала волосы в узел, завязала платок, поднялась, на ходу припоминая очередное дело. Делам этим не было конца, на них, как на стержне, крепилась жизнь, весь её смысл.

На удивление быстро привыкла она к приходам Семёна. Ближе к обеду начинала прислушиваться – не стукнет ли калитка, не взлает ли Трезорка, не застучат ли сапоги в сенях.

И Семён быстро освоился. Устраивался на облюбованное место у окна, улыбался, довольно оглядывая хозяйку, крякал, приглаживая лысину.

В последнее время в разговорах на первом месте была одна тема – непокой в собственном доме. Жаловался, что невестка спит с дитём до обеда, что не дождёшься, пока сварит поесть, всё на чаях сидят. Что внук плачет ночами. Предлагал к бабке его сносить, чтобы грыжу заговорила, а невестка – ни в какую… И всё – не то, и всё – не так…

Дарья вздыхала:

– Пусть их, они молодые. А с маленьким завсегда тяжело, ежели ещё такой беспокойный.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.