Наталья Горбачева - Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

– Гриша, я прошу вас понять, чисто по-мужски. Лариса – замечательная девушка. Если бы я собирался жениться, то женился бы только на такой, как она. Но я не собираюсь жениться. В ближайшие годы буду бывать в России редкими наездами. Какой брак?

– Мы обязательно вернем вам все до копейки… через год, полтора. Лариса лежит в платной клинике, – пробормотал Гриша. Было противно – то ли от коньяка по 80 у. е. за 50 граммов, то ли вообще от этого двусмысленного разговора. Герман махнул рукой:

– О чем речь? Дела мои на сегодняшний день неблестящи, но чем могу – помогу.

– Спасибо, Герман, большое вам спасибо. Под какой процент?

Герман внятно произнес:

– Я сказал, что возвращать ничего не надо. Только одно условие, Гриш… Не надо меня больше беспокоить, ладно?

Нет, Ларисе он не пара, подумал Гриша, представив, как обрадуется теща, когда он отдаст ей эту тысячу долларов для дочери.

Вот так, сидя на поминках, каждый радовался о своем. Наконец, выпили последнюю рюмку. Лобов встал и подвел итог:

– Вот что, друзья мои… Я все взвесил, как говорится, решение принял. Дом продавать мы не будем. Эту тему больше не обсуждаем.

Камин, который сложил, вернее – переложил Лобов после первых горе-печников, «новому русскому» пришелся настолько по вкусу, что он даже вошел с мастером в «душевный» контакт – выпил с ним дорогого коньяка. Тут бережковский потомственный печник и рассказал о своей беде. Все недостающие деньги для лечения Ларисы хозяин выдал вперед в счет платы за другие работы. Лобов был мастер на все руки, делал все тщательно и с выдумкой. За несколько месяцев Платон отделал особнячок так ловко, что сам потом напрашивался к хозяину в гости – полюбоваться на свою работу. Ну и, как водится, – выпить коньячка да за жизнь поговорить. «Новые» русские, они ведь из того же теста сделаны, что и «старые», а потому – известно, тоже плачут. И даже чаще…

Пришел однажды Лобов после такого разговора домой, сел против жены на кухне, помолчал, вздохнул тяжело и сказал:

– Знаешь, Тань… Вот как на духу пред тобою. Я этим бизнесменам, ешкин кот, все-таки завидовал. Деньги там у них, то, се. Таня… – он даже понизил голос. – Тань, денег много, а проблем еще больше. Мы вот, например, боимся киллеров?

– Да что это с тобой, Платон, каких киллеров? – с удивлением посмотрела на мужа Татьяна.

– Вот то-то и оно… Киллер – это заказной убийца. Нам и слово-то неведомо. А у них запросто: чпок, и нет человека… Мне сейчас хоть миллион долларов предложи, не возьму. Да… – вспомнил приятное Лобов. – Лариса когда рожает?

– Через неделю. Ты, Платон, знаешь что? Не ходи больше к этому своему бизнесмену. С тобой что-то неладное после него начинает твориться.

– Жалко человека, понимаешь… – вздохнул Лобов. – Мы-то вот все вместе, семьей, такую глыбину подняли. А у него, ешкин кот, супруга уехала одна отдыхать куда-то – вспомнил: на Мальдивы… а там мужичка подцепила. Побогаче этого-то. Тут, понимаешь, двое детей, а у нее, видите ли, «любов»… Дети тоже какие-то ультиматумы отцу ставят. Караул! А у нас дети, Тань, чудо, а?

– И Леня? – засмеялась она.

– Ленька? А что, порода тоже наша. Конечно, природа на нем маленько отдохнула, но ведь – единственный наследник, у других и такого нет!

Лариса родила мальчика, которого назвали Глебом. Новорожденному потребовалось срочное переливание крови – речь шла о жизни и смерти малыша. Материнская была несовместима с его кровью. Проще всего казалось воспользоваться отцовской. Гриша разыскал лондонский телефон Германа и сообщил о беде. Ответ Конева родные опасались передать Ларисе в течение целой недели. Герман наотрез отказался от отцовства. Когда мальчик подрос и стал спрашивать о своем отце, Лариса сказала, что отец умер.

В течение последующих восьми лет в семействе Лобовых больших катаклизмов не наблюдалось: у всех дела потихоньку наладились, жить можно…

Лобов купил-таки у Гагарина улья и развел целую пасеку в яблоневом саду. Садовую землю он потихоньку приватизировал, став собственником трех гектаров. Деревья в саду были еще не старые, при хорошем уходе почти каждый год давали урожай, который мог быть гораздо больше, если бы Леня помогал отцу. Но Леня не радовал родителей, сельский труд не был его стихией, как, впрочем, и любой другой. После армии младший Лобов несколько раз устраивался на разные работы, но более месяца не задерживался ни на одной. У него были две главные отговорки. Леня считал: «Надо не больше зарабатывать, а больше получать». Еще он говорил, что его имя созвучно со словом «лень» и что, назвав ребенка Леней, родители сами выбрали для него характер. Платон очень переживал, что «его порода мельчала». Он часто шутил:

– Девчонки у нас удались. Надо было только их и рожать. Кабы знать…

– Платон, я тебя прошу… – сердилась Татьяна.

– Один сын – и… не сын, а сто рублей убытку.

– У Лени все впереди, не везло ему пока, – оправдывала мать.

«Не повезло» Лене с его ленью и характером веселого гуляки и в Германии. Лариса, пользуясь своими связями, с большим трудом устроила «младшего братишку» помощником автомеханика в небольшом городке под Мюнхеном. Но уже через пару месяцев стало известно, что Леню попросили с работы за три тысячи дойчемарок… Домой он пока не возвращался, изредка писал, что «работает»… Где, кем – было неведомо.

В тот день Лобов подкатил к дому к полудню расстроенный тем, что не сумел найти какой-то запчасти к своей новой «Ниве», купленной вместо старой. Татьяна встретила его на пороге, внимательно выслушала и сказала:

– Чего горевать в праздник-то!

– Парижская коммуна, что ли? Так она вроде летом…

– Сорок лет сегодня, Платоша. Круглая дата.

– Чему сорок лет? – опять не понял Лобов.

– Да свадьбе нашей!

Лобов зачем-то посмотрел на часы, потом на Татьяну, опять на часы… Смутился, даже покраснел. И вдруг с нежностью обнял супругу:

– Фу ты! Забыл… – заглянул он в ее глаза. – А ты помнишь.

– Главное, дети помнят. К вечеру все будут.

В подтверждение этих слов открылась калитка, и появилась младшая восемнадцатилетняя дочка Лика, слезла с велосипеда, прислонила его к забору, подбежала к крыльцу, на котором стояли родители.

– Папочка, мамочка\ Я вас ужасно люблю! То есть поздравляю! – радостно затараторила Лика. – Желаю, чтобы вы вместе прожили еще столько же. И вот… вот мой подарок.

Она прижимала к себе картину в раме. Это выяснилось, когда Лика освободила ее от газет.

– До-о-оченька! Как красиво! Это кто же?

– Как кто? – смутилась та. – Вы что, не видите?

Платон взял картину в руки, стал рассматривать.

– Дочь, ты прямо придворный живописец, – воскликнул он. – Мать, это же принцесса Диана…