Елена Гордеева - Секлетея

Она устроила все так, как просил Владимир. Ее клиентка отправила Литу в лагерь с детьми работников МИДа. Рано утром Владимир один провожал дочь до автобуса, который уходил от Смоленской площади. Он прощался с ней спокойно и ласково, говорил, что будет писать, просил, чтобы писала она. Он долго стоял и смотрел вслед удаляющейся колонне автобусов. И, когда колонна скрылась за поворотом, его лицо озарилось светом.

«Я сделал все, что мог в этой жизни, для нее, – подумал Владимир. – Но все когда-то кончается. Очень жаль, что она выйдет замуж и родит детей уже без меня», – и он опять подумал о том, как хорошо было бы, если бы нашелся его сын Виталий.

Вечером Анна Александровна накрыла стол и приготовила любимые блюда Владимира: сациви из курицы, хачапури и грузинский салат из свежих помидоров. А на следующее утро они вместе поехали в 24-ю городскую больницу.

Когда она принесла ему в больницу куриный бульон и увидела его, то не сразу узнала: так он изменился всего за один день. Щеки опали, а на лице отразилась страшная боль. Лечащий врач сказал Анне Александровне: «У Владимира последняя стадия рака. У него должны быть чудовищные боли. Мы делаем обезболивающие уколы, но я не знаю, насколько они могут помочь ему. Вам нужно крепиться и быть готовой ко всему».

Главный врач 24-й больницы думал, как бы лучше устроить Владимира, который был спасителем его брата. Ново-Екатерининская, или 24-я больница, находилась в старинной усадьбе князей Гагариных, в которой в первой половине 19 века располагался Английский клуб. 26 26 Первый в России джентльменский клуб , центр дворянской общественной и политической жизни. В XVIII—XIX вв. славился обедами и карточной игрой, во многом определял общественное мнение. Эта усадьба была знаменита тем, что именно ее описал Л. Н. Толстой в романе «Война и мир». Старый граф Илья Ростов в парадной зале этой усадьбы устраивал обед в честь завершения русско-австро-французской войны 1805 года. А Пьер Безухов во время обеда вызвал на дуэль Долохова – любовника своей жены Элен.

В огромной парадной зале усадьбы располагалась самая большая больничная палата. В этой бальной зале на отдельном этаже было место для оркестра, именно туда поместил Владимира главный врач. Он поставил ширмы так, что Владимир оказался в отдельном боксе.

Под действием лекарств Владимиру становилось легче. Ему, как в детстве, стало казаться, что он летает над Мойкой. Но сейчас он захотел чего-то большего и впервые в полусне отбросил все страхи и полетел над Невой. Он пролетел над зданием Двенадцати Коллегий, над Биржей, над Дворцовым мостом и вылетел на Невский. Он вспомнил, как перед его первой в жизни ночью любви они вместе ехали от Московского вокзала к Университету именно этим маршрутом и как потом полуголодные, но абсолютно счастливые шли домой.

И вдруг время как бы сместилось и Владимир с балкона увидел бальную залу, освещенную множеством свечей. Он очень хотел, чтобы выстрелила пушка, но послышались звуки старинного вальса, и Владимир явственно вспомнил Саратов и вечер в честь юбилея Университета. Когда он открыл глаза, то увидел, что его жена Секлета шла по пустой освещенной свечами бальной зале, одетая в скромное суконное платье, отороченное огромным белым кружевным воротником, навстречу своей маме и профессору Виноградову. Она протянула к нему руки, и он с радостью бросился в ее объятия.

Анна Александровна приехала за Литой посреди лагерной смены с печальными новостями. После кремации в их доме собрались немногочисленные гости на поминки. А потом они захоронили урну на Волковом кладбище в Ленинграде и заказали панихиду в Николо-Богоявленском соборе, который один из немногих не закрывался в Ленинграде в советский период.

Чтобы как-то скрасить горестное лето 1975 года Анна Александровна решила повезти Литу путешествовать. Они отстояли панихиду по Владимиру на 40-й день в храме Воскресения на улице Неждановой (Брюсов переулок) и вечером следующего дня сели в поезд Москва – Вильнюс, оставив любимого Барсика на соседку.

Вильнюс поразил ее: он разительно отличался от советских городов. Здесь и там преимущественно звучала литовская и польская речь, так что казалось, что находишься не в советском Вильнюсе, а каком-то древнем скандинавском городе. Жители говорили по-русски с красивым прибалтийским акцентом и с русскими, или советскими, были прохладно вежливы, всем своим поведением показывая им, что они, литовцы, другие, а Вильнюс вовсе не советский, а европейский город. Удивляло и то, что почти все литовцы были верными прихожанами костелов – католических церквей, которые не закрывали в советский период.

Они посетили вечернюю службу в главном католическом костеле города – святых апостолов Петра и Павла. Снаружи костел не представлял ничего особенного, но внутри его роскошь поражала воображение. Стены и купол были унизаны лепными фигурами святых, их количество впечатляло. Костел освещала люстра в виде корабля. В нем было десять алтарей, главным был алтарь во имя святых Петра и Павла, а алтарь Иисуса Антокольского, по древним преданиям, обладал чудотворной силой. Во время мессы звучал орган и многоголосное пение хора придавало богослужению торжественность и величие. Лита расплакалась: она все время думала об отце.

На следующий день они посетили башню Гедимина и Тракайский замок, который находился недалеко от Вильнюса и недавно был восстановлен из руин в соответствии со специальной программой восстановления культурного наследия СССР. А вечером они гуляли по старому городу и зашли в маленький немецкий ресторан на Кафедральной площади, где отведали настоящие свиные ножки. Да, Вильнюс того времени для советских людей был настоящим Западом.

Через два дня они поехали в Каунас на электричке. И этот второй по значению город Советской Литвы ей тоже очень понравился. Там был небольшой старый город и свой, Каунасский замок.

Она долго стояла в музее Микалоюса Константинаса Чюрлениса перед картиной «Истина». Звучала музыка Чюрлениса, который был выдающимся художником и композитором, и под эту музыку картина оживала. На ней изображен человек со свечой, в пламени которой сгорают ночные мотыльки. Лита подумала о том, какая горячая эта истина. Человек на картине слегка улыбался и глядел свысока и полуобернувшись на мотыльков, которые сгорали от неспособности вынести огонь истины.

Она вспомнила и загадочную улыбку Моны Лизы великого Леонардо, которую она год назад видела на выставке в Пушкинском музее в Москве. После обеда они пошли в музей чертей и узнали, что это единственный такой музей в мире.

Анна Александровна хотела отдохнуть и покупаться в Ниде – литовском поселке на уникальной Куршской косе 27 27 Узкая и длинная песчаная полоса суши ( коса ) саблевидной формы, отделяющая Куршский залив от Балтийского моря . Из-за уникальной природы включена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. . Они из Каунасса добрались на автобусе до Клайпеды, а оттуда на пароме перебрались на косу. У остановки парома их встретила разъездная машина санатория, куда они купили путевки. На Литу произвела впечатление дорога до Ниды: вековые сосны обрамляли узкую дорогу, им попадались грибники, корзины которых были полны белых и маслят.