Амелия Борн - Тайная жизнь моего мужа

– Именно так я и думаю, – подтвердила охотно, сложив на груди руки. – А что, это не правда?

Едва успев присесть на диванчик, девушка вскочила с него и, сжав руки в кулаки, едва ли не закричала:

– Нет! Он… Он меня изнасиловал!

Услышав это, уже была вынуждена присесть я. В поисках опоры, не в силах совладать с подкосившимися ногами, упала в ближайшее кресло, с ужасом глядя на незваную гостью, каждую секунду ожидая, что она сейчас рассмеется и скажет, что это просто шутка.

Но она смотрела на меня с отчаянием, своими огромными глазами выискивая чего-то на моем лице…

– Вы мне не верите, – наконец констатировала с обреченностью в голосе и взгляде.

Я нервно, отрывисто рассмеялась.

– А чего вы ждали? Вы пришли ко мне и говорите чудовищные вещи о моем муже…

Следующая мысль ударила в голову неожиданно, порождая новые вопросы.

– И откуда вы вообще знали, что я буду здесь?

– Я не знала, – помотала она головой. – Он сказал, что вы ушли… что его не надо ждать в ближайшие дни… и я тогда поняла, что мне надо вас найти… я надеялась, что вы придете сюда… и мне повезло.

– А где ваш сын? – холодно поинтересовалась я, прервав ее беспорядочное бормотание. – С кем вы оставили ребенка на то время, что выслеживали меня?

Мой тон, мои вопросы породили, казалось, в ней волну настоящего ужаса. Мне даже показалось, что она сейчас выбежит прочь и скроется также внезапно, как появилась на пороге квартиры.

– Ник с моей мамой, – наконец ответила она. – Я… мне было очень нужно с вами поговорить!

– Что ж, вот мы и поговорили, – передернула я плечами. – Я только одного не могу понять – если то, что вы говорите – правда, почему молчали столько лет? Почему, в конце концов, пришли с этим именно ко мне, а не пошли в полицию?

Она захлопала длинными ресницами, словно не ожидала подобного вопроса. Помолчав, произнесла:

– Я боялась. Он угрожал мне…

Я приподняла брови. Артем? Угрожал? Конечно, у него был властный характер, но то, что она говорила, никак не вписывалось в картину того, каким я сама знала своего мужа.

Впрочем, еще недавно я не поверила бы, что у него может быть незаконный ребенок. И если бы не видела этого лично…

– И что же изменилось теперь? – спросила я устало.

– Вы… вы ушли от него, – в ее глазах мелькнуло странное, совершенно неуместное восхищение. – Вы не испугались и я… я поняла, что так можно… что я тоже могу быть смелой…

Это было уже слишком для меня.

– Уходите, – попросила я, больше не в силах ни слышать ее, ни видеть.

Она вновь стушевалась, сделала было несколько шагов к двери, но вдруг развернулась и быстро, стремительно подойдя ко мне, сунула мне в руку какую-то бумажку.

– Если вдруг захотите поговорить… позвоните мне… – проговорила торопливо и, больше не оборачиваясь, вылетела пулей из квартиры.

Я на автомате сунула бумажку в карман и обвела взглядом комнату. После визита этой… Лизы, дом показался мне еще более чужим. Еще более пропитанным обманом. И где правда, где ложь – я уже была не в силах разобраться.

Не в состоянии больше находиться здесь, я спешно прошла в гардеробную, бросая в сумку первые попавшиеся вещи и столь же стремительно сгребла с полки принадлежащие мне документы, после чего быстро покинула квартиру, где все теперь напоминало о предальстве и измене. И ничего – о былом счастье.

Словно его и не было.

Глава 10

Я закинула чемодан и сумку в багажник и, словно за мной кто-то гнался, стремительно запрыгнула в салон, желая только одного – ни о чем не думать. Ничего не видеть. Ничего не знать.

Но монстры, что меня преследовали, были не какими-то реальными чудовищами, от которых можно было спастись за высоким забором – нет, они поселились, прежде всего, в моей голове.

Хотелось встряхнуться и тем самым отцепить от себя всю ту грязь, что налипла за последние дни. Хотелось взять собственные мысли, будто шелуху, и выкинуть, как ненужный мусор. Но это было невозможно. Не было никакого спасения от всего того, что пожирало изнутри.

Дикие, жестокие картины гнались за мной по пятам, как озверевшая стая хищников. Десятки отрицательных тестов, на которые смотрела с ужасом и отчаянием… ребенок на руках моего мужа… и эта… женщина, утверждавшая, что Артем способен на изнасилование.

Я ехала обратно к матери – в тихий мирок, где хотелось затеряться, но, как бы старательно ни смотрела на дорогу, видела перед собой все то, что хотела бы забыть.

Когда я затормозила у дома, меня уже почти трясло. Так и не взяв с собой вещи, за которыми ехала, я взбежала по ступенькам на шестой этаж и выдохнула, только оказавшись в квартире.

Мамы дома не было. Наверно, сейчас это было только к лучшему. Я не хотела ничего – ни вопросов, ни жалости. Я хотела перестать существовать. Или уснуть и проснуться только тогда, когда весь этот ужас закончится. Когда смогу снова свободно дышать…

Я опустилась на постель, бессмысленным взглядом обведя так хорошо знакомую обстановку. Мама не изменила здесь ничего – комната оставалась такой же, как тогда, когда я здесь жила. Казалось, что та, кажущаяся сейчас столь далекой Ника, просто вышла из нее ненадолго и вскоре вернется.

Но не было больше той Ники. Она пошла за человеком, который казался ей воплощенной мечтой, и в нем же без остатка растворилась. А Ника нынешняя пыталась собрать себя по осколкам, но они никак не складывались в единое целое.

Мимо меня текли минуты, а может, и часы, но ни сердце, ни разум, не находили ни в чем покоя. Мой беспокойный взгляд в очередной раз скользнул по старому пианино и, подчиняясь этой тяге, я подошла к инструменту. Музыка всегда помогала мне прежде – в ней можно было спрятаться ото всего, потеряться на долгое время. У музыки я искала помощи и теперь.

Пододвинув стул, я села за пианино и, прикрыв глаза, предоставила рукам возможность действовать на ощупь. Первое касание клавиш – и я отключилась ото всего, растворилась в мелодии, даже не осознавая, что именно играю.

Сколько так прошло времени – я не знала сама. Просто играла, выплескивая через музыку всю боль, всю растерянность и все непонимание, что делать дальше. Чему верить.

Остановилась я только для того, чтобы сделать глубокий вдох. И тут же услышала позади себя деликатные аплодисменты.

– Ты играешь все так же прекрасно, – сказал до боли знакомый голос.

Вздрогнув, я обернулась. Артем стоял у двери, опершись на косяк и смотрел на меня так… странно, что я впервые в жизни не могла бы сказать, что плещется в его глазах. Они мрачно, как-то лихорадочно блестели. Казалось, восторг в них боролся с чем-то темным, опасным.

Только теперь я поняла, что на моих собственных глазах проступила предательская влага. Отвернувшись, я вытерла слезы, и, не поворачиваясь к мужу обратно лицом, спросила: