Hanna Yu - Я тебя вижу

− Влада, − она перевела на меня свои тёмные глаза. – Спасибо. − На что она приветливо подмигнула.

На следующий день, после пар, наша группа разбилась по кучкам, ждали доступа к экзаменационным тестам по «Социологии семьи». Все мои одногруппницы разошлись по ближайшим домам и свободным аудиториям, чтобы не мешать друг другу. Хотя наша группа состояла из двух десятков девушек, атмосфера, которая царила среди нас, была весьма прохладной в отличие от параллельной дружной группы. Ещё на первом курсе мы все разделились на маленькие компашки со своим предводителем во главе и напоминали больше соседей по коммуналке, которые находились в одной большой квартире, но уединённо жили каждый в своей комнате: по утрам здоровались, вечером прощались – вот и всё наше тесное общение. Каждая компашка негласно занимала определённые парты в аудитории и даже, если кто-то не приходил, его место никто не занимал, оно сиротливо ожидало своего хозяина. Несмотря на всю разношёрстность нашей группы самой неординарной компанией, определённо, была компашка старосты. Эта четвёрка состояла из немногословной старосты, Влады с подозрительной ориентацией, не от всего мира Бубновой, которая на семинарах говорила на непонятном для нас всех языке и зануды Орловой. Скажу вам честно, ещё та ядрёная смесь.

Так, как не у меня и не у Катьки, не было с собой ноутбука, мы напросились в компанию старосты, а точнее к Владе, которая постоянно тягала с собой навороченный макбук. Тихо увлечённая каждая своим делом выжидали время в холодной аудитории на первом этаже. Хотя я сидела далеко от больших грязных окон, всё равно хорошо ощущала, как моё плечо обдувало леденящим ветром, который, словно тысяча игл, безжалостно впивался, парализуя руку целиком. Пытаясь согреться, я шумно растирала ладони. Сжавшись до горошины, мёрзла в своей короткой модной куртке. Незаметно зевая, я покосилась в сторону окна. По подоконнику моросил неутихающий осенний дождь, нагоняя ещё больше на меня хандру. В такую погоду я люблю стоять у окна, укутавшись в мягкий плед с горячей кружкой зелёного чая в руках, рассматривать плывущие серые фигуры людей, представлять, куда они спешат.

Я опустила ресницы и осторожно перевела взгляд в аудиторию, наткнувшись глазами на Владу. Она сидела напротив в смартфоне, что-то увлечённо читала. За две недели сессии Влада стала нашей местной достопримечательностью: по ней узнавали всю группу, её имя устрашающе гремело над головами преподавателей. Своей необъятной любознательностью она не щадила никого и, если только почувствует слабость, без промедления начинала интеллектуально четвертовать. Она много спрашивала и много ожидала в ответ, но не всегда получала. На свои заковыристые вопросы она часто слышала с потока недовольные причмокивания, а иногда и нелестные комментарии в свой адрес, но на весь этот мусор Влада никогда не реагировала. Её стойкость меня поражала. Я смотрела на неё и думала, как ей удаётся быть такой сильной, ведь вокруг столько липких взглядов и насмешливых перешёптываний, а ей хоть бы что. Разве ей совсем нестрашно быть другой, не такой, как все мы? Я опустила глаза и повернулась к Катьке, прошептала:

− Я схожу за кофе. Тебе взять?

− Ага, − не отрываясь от экрана своего нового мобильного телефона, тихо ответила, − капучино.

− Хорошо.

Я вышла. За закрытыми дверями неуютных аудиторий тянулась пара, поэтому коридоры одиноко пустовали, и лишь тихие отголоски уборщицы с гардеробщицей нарушали образовавшийся немой вакуум. В общем холле, как раз напротив высоких входных дверей нашего пресловутого учебного заведения, стоял чёрный кофейный автомат, единственное напоминание о том, что сейчас на дворе двадцать первый век, а не век октябрьской революции. Хотя, если вдруг появились бы октябрята с монументом Ленина в руках, на них никто бы не обратил внимание, так как в нашем актовом зале в углу сцены до сих пор стоял нетронутый белый бюст того самого Ленина. Мы, как те отщепенцы, выброшенные за борт современного и комфортабельного, отживали свои учебные дни в убитом корпусе затерянного где-то на стыке двух столетий.

Провалившись глазами в кофейный автомат, ожидала, пока сварится мой невкусный кофе. Наконец машина выдала мне бумажный стаканчик с горячим кофейным напитком, и я стала оплачивать капучино. На потёртой купюре автомат закапризничал, и как бы я ни пыталась, не хотел её забирать. Зная, насколько тот придирчив к бумажным деньгам, я старательно выравнивала уголки.

− Чёрт, − тяжело прошептала, заполучив вымученную купюру обратно.

− Не принимает? − подошла ко мне Влада.

− Да, чего-то не хочет, − мельком посмотрела на неё.

− Давай, поменяю, − она раскрыла своё чёрное портмоне, сверкнув колоритом различных пластиковых карт. – Вот, возьми, − протянула новую купюру.

− Спасибо, − тихо ответила, залипнув взглядом на её портмоне. Оно было мужским.

Я перевела глаза на автомат. На прошлых выходных, когда мы были у Краско, по ходу задушевных бесед, которые всегда начинаются после полуночи и огромного количества выпитого алкоголя, затронули сексуальную ориентацию Влады. Катька уверенно заявила нам, что Влада чистая лесбиянка и в паре выполняет мужскую роль. На мой вопрос, почему она так в этом уверена, Катька гордо ответила, что в кругу её многочисленных знакомых есть пару девушек с нетрадиционной ориентацией, именно они рассказали, на какие мелочи нужно обращать внимание. А потом она начала рассуждать о возможных причинах такой сексуальной подмены и сделала заключение, что Влада в школе не пользовалась спросом у парней, поэтому стала лесбиянкой. Я тогда подумала, странный вывод, ведь зануда Орлова у нас тоже не нарасхват, но она же не лесбиянка.

− Какой кофе тебе нравится? − вдруг спросила у меня Влада.

− Латте, − заглянула в её тёмно-карие глаза. − Но не из этого автомата, − слегка улыбнулась.

Она также улыбнулась в ответ. Я видела, как её внимательный взгляд скользнул по моему лицу, тепло касаясь плавных линий, неторопливо вернулась к моим серым глазам. Я холодно опустила ресницы и забрала бумажный стаканчик. Быть милой и дружелюбной с девушками мне было довольно сложно. Дело в том, что моя предвзятость к каждой из них отталкивала у меня всякий дружеский интерес. И если покопаться, я в каждой находила фальшь и скрытое зло. И стоит только оступиться, они, как чёрное вороньё, налетят со всех сторон и разорвут плоть на части. Наперекор друг другу будут праздно кричать, кружась над тобой в последнюю минуту. От женщин всегда идут сплетни и порицания. Выставляясь судьями, жестоки в своих решениях. И да, я не верю в женскую дружбу, её просто не может быть.