Мэри-Роуз Хейз - Греховные тайны

Лудо прикрыл глаза. Он и не знал, что можно чувствовать такое изнеможение.

— Но ты совершил настоящее чудо, — с энтузиазмом продолжал Эстевес. — Ты привел корабль в гавань, по такой погоде! Сохранил всю тысячу килограммов!

Больше тонны кокаина… Неудивительно, что Эстевес так счастлив. Что касается самого Лудо, то ему абсолютно все равно. Ему нужна только Кристиан.

Он почувствовал, что возвращается боль.

Эстевес заметил крупные капли пота на побелевшем лице Лудо. Поднялся, подошел к двери, кивнул охранникам и позвал сестру.

— Где Крис? — спросил Лудо.

Она так нужна ему… И в этот момент он вспомнил.

О Господи, Крис ждет ребенка! Как она была прекрасна в тот момент, когда сказала ему об этом. Как горда и счастлива, как уверена в том, что и он тоже обрадуется.

Но он в тот момент видел лишь еще одного маленького Лудовико Гименеса, голодного, избитого, в синяках и ссадинах, роющегося среди отбросов в поисках пищи. Он все-таки принял последнее предложение Эстевеса, в отместку ей. А потом она уехала.

Вошла медсестра, молодая, хорошенькая. Из-под белой шапочки выбивались завитки черных волос. Карие глаза смотрели ласково и дружелюбно. На белой с голубым карточке, приколотой на груди к халату, значилось имя — Розалия Кастилло. Она подошла к нему, поправила трубки, подсоединенные к его телу.

— Сейчас вам станет легче.

И голос у нее приятный. Но она не Крис…

Лудо услышал слова Эстевеса:

— Она уехала в Лондон. Хочешь ее видеть? Мы ее разыщем. Завтра же.

Голос его угасал в тумане морфия. — Да, пожалуйста, — с усилием произнес Лудо. — Я хочу видеть Крис.

Темные волны снова сомкнулись над его головой.

— Всегда поражалась тому, что мы такие разные, — произнесла Изабель. — Теперь все объяснилось.

Прямо над их головами раздался мощный удар грома.

Мокрый сад озарило ослепительно белым светом.

Три женщины по фамилии Уинтер сидели в комнате Изабель, глядя на грозу через большое окно.

Стояла глубокая ночь.

Долго еще после того, как наваждение от услышанного рассеялось и они начали возвращаться к реальности, ни одна из них не решалась заговорить о чем-либо, кроме самых обыденных вещей. Они поспешно вернулись в отель, каждая в свой номер, каждая в неосознанном стремлении поскорее остаться наедине с поразительным открытием.

Арран, которая так и осталась дочерью своих родителей, предстояло многое пересмотреть в своей прошлой и будущей жизни. Для Изабель и Кристиан весь мир перевернулся. Все встало с ног на голову.

Элизабет рано удалилась к себе и пообедала в номере, как видно, с большим удовольствием. На официантку, подававшую ей обед, это произвело неизгладимое впечатление.

— Бедная мадам. Как приятно, что к ней вернулся аппетит.

— Ты веришь, что это правда? — в третий раз спрашивала Кристиан.

Она никак не могла свыкнуться с мыслью о том, что не существует никакой физической связи между ней и теми, кого она считала родителями. Это рождало в ней чувство утраты и в то же время радости. Свобода! Полная свобода! И ребенок вне опасности. Потом ей стало совестно за свою радость. Она словно неслась в какой-то бешеной скачке, вверх-вниз, вверх-вниз. Образы роились в голове. Вот отец перед камином читает матери вслух своим красивым бархатным голосом. Мать вяжет что-то длинное, бежевое, и глаза ее светятся счастьем. Да, были когда-то и хорошие времена…

Промелькнули другие лица. Молоденькая бойкая девчушка, очарованная большим городом, и красивый парень с горящими черными глазами, очень похожий на Стива Романо.

Кристиан ни минуты не сомневалась в том, что эта смешная смуглая девчушка, совсем непохожая на англичанку, хотела бы оставить у себя ребенка. Как, должно быть, она горевала, расставаясь с дочерью. Кристиан неосознанно стремилась обелить своих настоящих родителей, думать о них только хорошее, любить их образы, созданные ее воображением. Потом внезапно вновь почувствовала вину перед назваными родителями и горестно вздохнула. Одно, во всяком случае, ясно — чтобы все осмыслить, нужен не один день.

Изабель ответила на ее вопрос:

— Она сказала, что у нее где-то в сейфе хранятся наши подлинные свидетельства о рождении. Мы это легко можем проверить. Подделать их она не могла.

Гнев на мать прошел — осталось лишь сожаление об утраченных возможностях. Когда-то она искренне любила отца, однако ее любовь с презрением отвергли.

Ей хотелось бы любить и мать. Бедная мама… Изабель ясно представила себе, как мать входит в агентство по усыновлению в своем лучшем платье (бежевом скорее всего), в шляпе, которая ей совсем не идет. Как возвращается домой к отцу с черноволосым немецко-ирландским младенцем на руках, плачущим, голодным. Как же она, должно быть, не любила всех троих. Ведь ей всю жизнь хотелось остаться только с мужем. И с каким удовольствием, вероятно, открыла им, что отец им вовсе не отец.

Но не только печаль — Изабель чувствовала и невероятное облегчение. Нет больше причин опасаться за Марка и Мелиссу. Отныне можно смотреть на них как на здоровых детей, хотя и трудных, но вполне нормальных.

И она теперь станет разумной матерью, пообещала себе Изабель. Больше никакой суеты, никаких истерик. И пить надо меньше. Теперь все обязательно повернется к лучшему.

— Ну, что скажете? — заговорила Арран. — Как мы себя ощущаем, не будучи сестрами?

— Не знаю, — растерянно откликнулась Кристиан. — Это так странно, вдруг выяснить, что ты не та, кем себя всегда считала. Всю жизнь иметь сестер и неожиданно узнать, что у тебя их больше нет… Как вы думаете, это будет иметь для нас какое-нибудь значение?

— Я думаю, нет, — ответила Изабель.

— А я считаю, что-то непременно изменится, — произнесла Арран, — но не обязательно к худшему. Знаете… сначала мне стало очень грустно. Как будто я лишилась семьи. Но теперь… я просто чувствую, что вместо кровных сестер у меня появились две близкие подруги.

— Правильно, — подхватила Изабель. — Ничего ведь, в общем, не изменилось. Мы всегда были близкими людьми и такими останемся. Мы ничего не потеряли.

— Более того, приобрели. С друзьями ведь можно говорить обо всем. Я имею в виду… подругам все можно рассказать, даже такое, чего сестре не расскажешь.

Арран действительно почувствовала, что наконец-то все может им рассказать. Друзей обычно не стесняются.

Это как неожиданный подарок судьбы. Арран чувствовала себя счастливой. Она может рассказать им о своих бедах, они расскажут ей о своих — и больше никаких семейных секретов. Одну тайну, правда, она не сможет поведать ни Кристиан, ни Изабель. Никто, кроме Дэлвина, не в состоянии понять, какое облегчение она испытала, услышав о пристрастии отца к наркотикам. Это не только избавило ее от страха унаследовать его душевную болезнь. Это в какой-то степени если не оправдывало, то объясняло зло, причиненное ей, и отчасти снимало ее собственную подсознательную ярость. Постепенно эта ярость должна окончательно исчезнуть.